Фантастические сказки

Энсти Ф.

Поэтому она гордо вскинула голову, отчего ее подбородочек очаровательно задрался вверх, и, подождав следующей строфы, ответила:

–  Да, мистер Бультон, я вижу.
– Не могли бы вы поднять ее?
– прошелестел Поль.

–  Могла бы.

–  Будьте так добры, когда все сядут.

–  Ни за что,- отрезала Дульси.

Дульси с удовольствием отметила, что соперница, увидев, что произошло, явно смутилась. Она умоляюще смотрела на безжалостную Дульси, словно упрашивая ее не впутать ее в беду, но та упрямо уставилась в молитвенник и не замечала этих взглядов.

Если бы письмо было адресовано любому другому ученику, Дульси, несомненно, сделала бы все, чтобы выгородить преступницу, но теперь об этом и речи не могло быть. Она испытывала злорадство, зная, что творится в душе у старшей девочки, хотя это и было не очень хорошо с ее стороны.

Между тем мистер Бультон всерьез разволновался. Как только паства вновь усядется на свои места, записку явно кто-то увидит из взрослых, и, попади она в руки доктора, было страшно предположить, как превратно он истолкует текст и к каким ужасным последствиям это может привести.

Он был совершенно невиновен, и хотя чувство своей невиновности нередко оказывается большим утешением, он понимал, что если не сумеет убедить в этом доктора, ему не миновать порки. Поэтому он предпринял еще одну отчаянную попытку сломить упрямство Дульси.

–  Не будьте такой непослушной особой,- попытался он увещевать Дульси, выбрав не самый лучший подход.-Мне непременно надо получить эту записку. Иначе мне будет худо.

Но хотя Дульси и была прекрасно воспитана, она лишь скорчила в ответ рожицу. Увидев это, мистер Бультон понял: переубедить ее невозможно.

Потом все сели, а треуголка осталась лежать на ковре, всем своим видом показывая, что это любовная записка. Теперь разоблачение было лишь вопросом времени. Викарий стал читать священное писание, но Поль не слышал ни строки. Он ждал, когда на него обрушится непоправимое.

Ждать пришлось недолго. Дульси, движимая то ли коварным желанием ускорить развязку, то ли - мы склонны предполагать именно это,- насытившись терзаниями своего бывшего кавалера, стала пододвигать подушечку к записке. Это не укрылось от глаз ее матери, и через мгновение компрометирующий документ был у нее в руках. Прочитав его с ужасом и недоверием, она передала записку доктору.

Золотоволосая девица видела это, но и бровью не повела. Возможно, обладая некоторым опытом в подобных делах, она надеялась, что всегда сможет справиться с джентльменом в золотых очках. Но при первой возможности она бросала злобные взгляды на предательницу Дульси, а та смотрела кротким ягненочком.

Доктор Гримстон прочитал записку через двойные очки, и на челе его стали собираться грозовые тучи. Усвоив ее содержание, он чуть наклонился вперед и с добрых полминуты смотрел туда, где в углу корчился от ужаса мистер Бультон.

После этого события разворачивались стремительно. Поль механически вставал и садился вместе с остальными, но впервые в жизни он желал, чтобы служба продлилась подольше.

Положение его было ужасно. После всех его стараний держаться от беды подальше и прилежанием и смирением заслужить благорасположение своего тюремщика, он, словно невинно осужденный в мелодраме, лишь оказался на краю погибели. Возвращаясь в школу, он чувствовал, как у него подкашиваются ноги. К счастью, другие ученики не заменили происшествия, да и Джолланд больше не докучал ему разговорами. Но даже погода постаралась добавить к его депрессии: день выдался мрачный, серый. Холодный безжалостный ветер гулял по дорогам, где грязь в колеях от вчерашнего дождя превратилась в черный, тускло поблескивавший лед.

Чем ближе подходили школьники к Крайтон-хаузу, тем тяжелее становилось на душе у мистера Бультона. Когда он поднимался по ступенькам, у него подкашивались колени. В холле их уже поджидал доктор, вернувшись раньше в экипаже. Увидев Поля, он распорядился гробовым голосом: "Бультон, когда разденешься, пройди ко мне в кабинет".

Мистер Бультон возился в пальто целую вечность, но в конце концов вынужден был отправиться в кабинет, дрожа мелкой дрожью. Там никого не было. Он хорошо помнил кабинет по прежним посещениям, помнил гравюры в черных рамках на стенах, книжные шкафы и фарфор на каминной полке, а также набор индийских шахмат с изящно выточенными фигурками в колесницах, на слонах и лошадях, стоявший в стеклянном ящике в нише у окна. Именно сюда его пригласил доктор, когда Поль впервые привез в школу Дика. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда его вызовут сюда, чтобы выпороть. Это казалось невероятным, но было именно так.

Его размышления прервал приход доктора. Гримстон вошел с видом, не предвещающим ничего хорошего. В руке он держал записку.

–  Ты только полюбуйся,- прорычал он, размахивая посланием перед носом Поля.- Говори, как ты смеешь получать подобные легкомысленные послания в священном здании.

–  Я… я его не получал,- пробормотал Поль.

–  Не виляй, ты прекрасно знаешь, что послание предназначено тебе. Будь любезен прочитать его и объяснить мне, что все это значит. Поль стал читать. Это была самое обычное наивное письмо школьницы, состоявшее наполовину из школьного жаргона, наполовину из сантиментов. Подписано оно было инициалами К. Д.

–  Ну, что ты скажешь?
– осведомился доктор.

–  Очень дерзкое и неуместное послание,- сказал Поль.- Но я не виноват. Я тут ни при чем. Я не давал ей никакого повода. Я впервые ее увидел лишь сегодня…

–  Насколько мне известно, Бультон, она занимает это место в церкви вот уже год.

–  Возможно,- признал Поль,- но это не меняет дела. В церкви я не обращаю внимания на девиц. Мне это ни к чему.

–  Как ее зовут?
– спросил доктор.

–  Конни Давенант,- выпалил Поль, застигнутый врасплох внезапностью вопроса.- По крайней мере, я слышал это имя сегодня.- Он понял, что сказал глупость.

–  Странно, что ты знаешь ее имя, если раньше не замечал ее,- сказал доктор.

–  Мне сообщил его тот юноша… Джолланд.

–  Тем более странно, что она знает, как зовут тебя, ибо в письме ты назван по имени.

–  Это нетрудно объяснить,- сказал мистер Бультон,- очень даже нетрудно. Она явно где-то могла его слышать. По крайней мере, сам ей не назывался. Уверяю вас, что случившееся огорчает и удручает меня не менее вашего. Что за девицы теперь пошли?!

–  Ты хочешь, чтобы я поверил в твою непричастность?