Фантастические тетради
Шрифт:
Веревка ослабла, но содержимое мешка сыпаться вниз не пожелало.
— Опять за старое? — спросил Саим. — Сам говорил, цивилизованные твари должны изучать друг друга, а не…
— Этого я изучил, — ответил Бароль, — полное дерьмо.
Саим приглядел внизу палку и спрыгнул с каменного постамента колодца.
— Знаешь, — шепнула ему на ухо Янца, — боги сильно наказывают за это.
— Знаю, — согласился Саим, — но Бароля почему-то прощают.
— Он мешает богам заниматься их исконным ритуалом кары и правосудия.
— Он соблюдает кровавый ритуал своих предков, и боги тебя упаси
— Такие же колодцы я видела на Косогорье. Их дикие звери обходят стороной. Их птицы стороной облетают…
— Ну что! — рявкнул сверху Бароль. — Одну палку вдвоем поднять не можете?
— Послушай, Бароль, — обратился к нему Саим, — может, мы заберем его в выруб и там… — но Бароль не стал слушать, а прицелился кулаком и одним ударом вышиб пленника из мешка.
— Ай-ай-ай-ай-ай, — сказала когтистая тварь, — ой-ой-ой-ой-ой. — Далее последовало совершенно недопустимое словосочетание на чистейшем босианском диалекте, касающееся личности Бароля и всей его родни до четвертого колена. На пятом колене возгласы затихли в глубине, не оставив эха.
— Дикий верблюд, — шепотом выругался Саим.
— Дикий верблюд, — добавила Янца, — никогда не унесет в пропасть. Только божьи твари способны на такое злодейство.
— На что? — переспросил Бароль, сворачивая пустой мешок.
— Будь ты верблюдом, Бароль, я бы ни за что не рискнула тебя объезжать.
— Это почему же?
— Ты похож на раненного зверя. Не знаешь, что творишь.
— Мне нужен босианин, — ответил Бароль, закрывая крышку колодца, — один-единственный вменяемый босианин.
Глава 5
Овальная веранда на макушке выруба с рассвета сотрясалась от энергичных шагов богомола. Худосочный и лысоватый мужчина средних лет в сапогах, натянутых до бедра по староприканской привычке, не находил себе места от возмущения, осматривая новую молельню. В ожидании Бароля он распалился до того, что сорвал с себя плащ и мелкие струйки дождя тотчас облепили исподней рубашкой его торчащие ребра. Сапоги богомола были вдвое больше, чем требовались его миниатюрному телосложению, широкие голенища зачерпывали небесную влагу, а удары подошв о деревянный настил то и дело сменялись хлюпаньем промокшей калоши. Распалившись окончательно, богомол стянул с себя сапоги и стал похож на костлявую мартышку после голодной зимовки, а узрев поварской половник, притороченный к высоченной макушке молельного шпиля, прямо-таки взорвался гневом и затопал босыми пятками по доскам веранды.
— Что ж ты творишь, неистовое отродье! Если повар насмерть запугал твоих подданных, это не значит, что его половника убоятся боги!
— Мне нужен громоотвод, — объяснил Бароль, — с тех пор как боги разворотили молниями верхнюю галерею, только поварской половник способен призвать их к порядку. Я лично укрепил его и протянул цепь на северный склон.
— Что ты сделал с фундаментом? — не унимался Логан. — Кому нужен дощатый фундамент, осмоленный снизу. Сверху теперь надо смолить. И отчего он у тебя круглый, словно дно самутийской баржи? Кто тебя надоумил прикрепить его к вырубу канатами? Что ты затеял, объясни мне, наконец. Отчего ты не дал мне умереть спокойно в позоре и унижении?
— Мне нужна сильная прика.
Логан отжал подол рубахи, затянул пояс потуже и обошел вокруг молельни, выискивая кривизну шпиля. Но кривизна безукоризненно описала круг вслед за придирчивым взглядом богомола.
— Тебе-то, безбожнику… В тебе веры не больше, чем в поварской кастрюле. Ты с детства ни единой молитвы не произнес до конца и собираешься привлечь богов к этому презренному сараю после того, как они отвернулись от староприканской молельни!
— Именно этим ты займешься, — ответил Бароль.
— Мои молитвы быстрее достигнут цели, если я буду знать, что ты намерен выпросить у богов?
— Терпения.
— Терпения? Да сколько же им тебя терпеть?
— Сколько выпросишь.
— Сомневаюсь, что они приметят такую прику.
— Придется постараться.
— Нам всем придется стараться. Сколько народа осталось в твоем прибежище, Бароль? Истинноверы разбежались, многих достойных людей ты спустил в преисподнюю, а новые к тебе не идут, — Логан указал на Янцу, — кроме этой храброй особы, которая может сравниться отвагой разве что с твоей легендарной прабабкой. Мир ее праху. Удивительная была женщина.
Жар пробежал по щекам Янцы, будто ей вручили знаки доблести фарианской знати. В тайне души она мечтала об этом всю обратную дорогу. По легенде, этот знак отличия был похож на кольцо с камнем, излучающим целебный свет. Но до сих пор ни на одном из фариан она не увидела ничего похожего. «Может, они носят его не на пальцах?» — размышляла она и прикидывала, на какую скрытую часть тела можно надеть кольцо. В голову приходили самые удручающие гипотезы, вплоть до того, что ей, как женщине, такое кольцо и вовсе одеть будет не на что.
— Если староприкане исчезают из долины, — сказал Бароль, — преисподняя здесь ни при чем. У меня есть дела важнее, чем стоять привратником у колодца.
— Не важно — куда. Важно — почему. А исчезают они потому, что каждая дорога должна начинаться от прики.
— Так сделай мне прику, — начал злиться Бароль, — такую, чтобы мой караван дошел до Анголейских земель и вернулся.
От удивления Логан выпучил глаза.
— В Анголею? Да мне твои грехи сто лет замаливать, прежде чем я упрошу богов вести твои караваны.
— Ты упроси богов не путаться под ногами моих караванов. Без их милости я как-нибудь обойдусь.
Под впечатлением от предстоящей миссии Логан на некоторое время утратил брезгливость, даже заглянул в молельню. Может, оттого, что вымок до костей, а может, потому, что общество в последние годы стало быстро его утомлять, и он, на старости лет, с радостью стал бы отшельником, если б в долине для него нашелся хоть крошечный бугорок сухой травы.
Под тем же впечатлением он спустился в писарню и сел за стол вместе с остальными обитателями выруба, которые, в ожидании сиятельной персоны богомола, уже не в первый раз обсуждали проблему сухости глубинных колодцев, к которой теперь прибавилась новая проблема — подозрительного летающего металла. Олли катал лупу по разостланной на столе карте и царапал перышком на уголке папирусного листа промеры высот и затоплений.