Фантастические тетради
Шрифт:
Бонтуанцы всполошились не на шутку. И пока новое поколение гарвов подрастало и отъедалось, всерьез засели за теорию. За такие, казалось бы, не слишком фактурологические дисциплины, как биодинамика, физика ЕИП, микро- и макрополярные пространственные проявления. Никаких прямых ответов на вопрос, как сдвинуть фактуру с мертвой точки, в этих дисциплинах, разумеется, не нашлось. Однако, раскинув общий план активности ЕИП по зонам ареала, — они впервые осознали, что много лет подряд напрасно мучили аборигенов. Активность ЕИП в зонах экстрамутагенных фактур оказалась чрезвычайно специфической. Причем в зонах органических фактур (с ярко выраженной гуманитарной направленностью) — одна активность, в зонах техногенных фактур —
Отчаявшимся фактурологам терять было нечего, и они, перевернув-таки с ног на голову очевидное, получили невероятное и сформулировали гипотезу о том, что не экстрамутагенная фактура баламутит ритмичные поля, а наоборот, сбившееся с ритма поле стимулирует экстрамутаген, и свалили свою вину на такое банальное явление в физике, как информационная дестабилизация пространственного дифференциала.
Сейчас объясню понятнее: структура ЕИП, будучи чувствительной по природе, своеобразно реагирует на все, что попадает в сферу ее досягаемости. А так как эта сфера глобальна, любой предмет, не говоря уже о планете, способен вызвать вокруг себя уплотнение поля и соответственно уплотнению ритмический резонанс, — это есть пространственный дифференциал в чистом виде. Но ЕИП, кроме физической структуры, имеет в себе структуру информационную. Если в диапазоне чистого пространственного дифференциала начинает скапливаться информация — она немедленно дает сбой ритма. Каждый выросший цветок вносит в этот сбой свою лепту, что уж говорить о существах, почти обладающих разумом. По классической схеме, экстрамутагенная цивилизация может вызвать бурю активности своей растущей «ментальной оболочкой». Но бонтуанцы, предположив, как было сказано, обратную взаимосвязь, все-таки не смогли найти причину нужной активности в самом пространственном дифференциале, но решились на последний эксперимент, который до той поры никто не проводил. Они «записали» ЕИП-возмущения с готовой экстрамутагенной фактуры, сконструировали генератор нужной мощности и, что называется, вломили на полную катушку по зоне Гарваля.
После этого, чистейшего на первый взгляд безумства наука искусственной стимуляции пространственных дифференциалов стала называться гарвалистикой и применяться не только для стимуляции фактур. Она в момент решила целый ряд накопившихся технических проблем Ареала, требующих немыслимого технического оснащения. Один хороший генератор с той поры стал цениться выше армады летающих лабораторий. Физики всех поколений будут помнить школу Гарваля лишь за это открытие. Многие из них, правда, так и не узнают, что гарвы долго и мучительно спускались с ветки на землю, в деталях повторяя исторический путь цивилизации, о существовании которой даже не подозревали, потому что до инфосети Ареала не дотянули самую малость. Погибли все до одного в результате мутации зоны. Поздние фактурологи подсчитали: этим несчастным гарвикам не хватило каких-то десяти поколений, чтобы убраться из системы подальше и стать нормальной галактической техногенной фактурой. Такого рода погрешности целиком лежат на совести фактурологов, и десять-двадцать поколений никак не повод для того, чтобы целой цивилизации попасться в «ловушку». Но гарвалисты были первыми фактурологами. Ученики их простили.
Глава 8
В отвратительном настроении Саим поднимался к прике, не чуя под собой ступеней, с трудом переставляя ватные ноги. Но вход в молельню заслоняла широкая спина Хуна.
— Уже в который раз, — жаловался Хун восседающему на подушках богомолу, — одно и то же. Иду по лесу и вижу — кора сползает с деревьев как змеиная кожа, превращается в трясину, а лысые ветки переплетаются над головой шатром…
Логан блеснул глазами из темноты.
— Да, странные сны теперь не редкость. Скоро я разберусь, о чем предупреждает тебя Юливан, а пока…
— Выясни еще, пожалуйста, — протиснулся в дверь Саим, — что означает явление покойников?
— О! — оживился Логан. — Это значит, одной ногой ты уже в царстве мертвых. Они пришли за тобой?
— Вообще-то, они пришли за Баролем. Более того, наяву, а не во сне.
— Последний год в Старой Прике я мог поверить любым чудесам, — сознался Логан, — но чтоб покойники наяву приходили?..
— Спустись, посмотри. Они стоят на нижней площади. Третьего с собой привели.
— Третий тоже с того света?
— Не знаю, впервые вижу. Они притащили мешки, хотят говорить с Баролем. А как ему сказать, дескать, такое дело… Он и слушать не станет. Я же сам их похоронил.
— Где ты оставил камни с прахом? Принеси сюда, я помолюсь.
Саим двинулся вниз, оставив дядьку Логана в распоряжении Хуна, и по дороге еще раз свесился с перил, поглядеть на воскресших мертвецов. Все трое с мешками были на месте, и верблюжатник Гах скалой стоял у главных ворот, не давая гостям переступить черту выруба.
Заметив Саима на пороге писарни, Бароль нехотя оторвался от карт.
— Что там еще?
— Иди смотри, только ни о чем меня не спрашивай.
Бароль накинул плащ, вышел на веранду и, заметив пришельцев, первым делом вытянул подзорную трубу.
— Вот… негодяи. Еще один отмоченный староприканин. Куда их прикажешь девать?
— Двоих я однажды хоронил, — заметил Саим, — проси теперь кого-нибудь другого.
Бароль оторвался от трубы и взглянул на удрученного Саима.
— С какой стати? Они оказались живы. Я выгнал их прочь.
Бледная физиономия Саима удивленно вытянулась.
— А пепел на дне ямы? Я заколотил его в камень.
— Ну и зря. Борщ жег костер. Просто так, для дезинфекции. Но если они начнут ходить сюда табунами — твои камни не пропадут.
Увидев хозяина выруба, спускающегося на площадь, гости упали на колени.
— Что вы сюда притащили? — возмутился Бароль. — Я же предупредил, пока не поймаете тамаципа — в выруб не возвращайтесь.
— Мы принесли тебе тамаципа, — сказал новенький, — это я его поймал, — и протянул Баролю развязанный мешок, в котором едва поместилась бы одна голова, но, заглянув в него, Бароль остолбенел.
На дне мешка в деревянной миске, наполовину заполненной водой, лежала небольшая рыбка с зеленой головкой, удивительно напоминающей человеческую. Рыбка безмятежно спала, положив голову на широкий край миски, и, едва ощутив капли дождя на своем крошечном личике, сладко зевнула, произнесла нежное «Ах», шлепнула хвостиком и зажмурила глазки.
— Где поймали?
— Возле староприканской молельни, — стал объяснять ловец, выразительно жестикулируя, словно Бароль уже оглох от неожиданного счастья, — там по горло воды, туда теперь рыбы заплывают. А эта штука забилась в камни и сидит.
— Что ты хочешь за нее?
— Двух дромадеров, — выложил ловец, — самых длинноногих.
— Обойдешься.
Ловец, сообразив, что может остаться ни с чем, чуть не задохнулся от обиды.
— Босианцы за такую… трех верблюдов платят…
— Плешивых босианских трехгорбиков против моего дромадера — целый караван ставить надо, — ответил Бароль, не отрывая глаз от сонной рыбки. Настала очередь следующего мешка, и к его ногам была высыпана куча металлических снарядов.
— Это мы в низу горы насобирали, — сказал хозяин мешка, — рыба плюс металл на два дромадера.