Фантастические тетради

Ванка Ирина

Дело в том, что исходный треугольник, при всех прочих достоинствах, имеет тот же самый серьезный недостаток, что и обычный мутаген против реактивного. А именно — консервативность системы, при которой любые мелкие перекосы способны моментально выровняться, а крупные — ознаменовать собой апокалипсис. Эксперименты развития в простой триаде обречены именно в силу ее ограниченных возможностей. С другой стороны, известно, что никакой мощный толчок к развитию невозможен без так называемого глобального перекоса. Из этой необходимости и появилось, если так можно выразиться, геометрическое обоснование экстрамутагена. В бонтуанской систематике — это философия антипода, почти гарвалистического толка, — дополнительный треугольник, который не нарушает гармонии триады; страхует ее при рискованных подвижках; дает новые, совершенно удивительные возможности системе, не выходя за ее рамки. Например: непомерно удлиняются грани ВЭ и ВФ — резко увеличивается численность воинов (рис 2).

соответственно,

катастрофически уменьшается угол В — падает их энергетический потенциал. В результате вне экстрамутагенной модели — это огромная, ни к чему не пригодная, плохо вооруженная армада потенциальных головорезов, которым очень хочется, но решимости не хватает с кем-нибудь подраться. Вопрос на уровне нормальной фактуры решается элементарно: либо грани подожмутся, либо угол увеличится и выровняет численность поголовья ЭФ. На уровне экстрамутагена — ничего похожего: эти армады будут способны смести с планеты все живое, и в этом повинен дубль-антипод, который способен гармонизировать систему, резко увеличив свой угол В. Таких вариантов поведения экстрамутагена бесчисленное множество. Однако фактурологи, увлекающиеся интеллектуальной стимуляцией своих оранжерей, частенько проделывают подобный трюк с эмпириками, а потом только и занимаются тем, что стараются погасить инерцию раскачавшейся вертушки. Удерживать желаемое состояние фигуры чересчур долго невозможно: «оттянутый» полюс может «сплющиться» так, что на противоположном конце останется мокрое место. К примеру, резкое увеличение активности и поголовья эмпириков, да еще в дремучей фактуре, что в естественной природе крайне маловероятно, это почти наверняка какая-нибудь мистическая эпидемия — колдовство, возведенное в ранг науки, которое к тому же успешно справляется со своей задачей. Инерционный откат системы наверняка даст супертехногенную цивилизацию — буквально технический прорыв, который, вероятнее всего, уничтожит цивилизацию, не имеющую мировоззренческой основы для таких прорывов. На обломках пепелища начнется новая мистическая эпидемия (дай бог, если на порядок ниже предыдущей по накалу страстей). Или, к примеру, чтобы законсервировать фактуру, увеличиваются грани ФВ и ФЭ — активизируются фаталисты. Это автоматически перенаселение фактуры, а в перенаселенных фактурах невозможны технологии, увеличивающие продолжительность жизни, то есть никакого качественного интеллектуального прогресса, наоборот, сплошные разрушительные технологии, среди которых нейтронная бомба покажется детской хлопушкой. При инерционном откате будет катастрофическое истощение ресурсов среды обитания и автоматически мутация биотипа, если, разумеется, таковой не вымер. Поэтому представлять себе все сложности и закономерности работы этой, казалось бы, простой схемы — одно. Работать с ней — дело совсем другое. Но дубль-треугольник не является чем-то принципиально инородным или искусственно привитым. Само начало экстрамутагена, пока еще не сообразовались полюса, по геометрии выглядит так (см. рис. 3).

И чем дальше идет развитие, тем больше дубль имеет возможность вращаться вокруг своего центра. Уж не знаю, на каких болтах и шарнирах он крепится, однако фактурологами было замечено еще одно принципиальное свойство фигуры: чем чаще и активнее она дергается во все стороны — тем больше становится зазор между исходным треугольником и дублем. Критическая величина зазора может означать два момента: один приятный другой неприятный. Начну с последнего. Вероятнее всего, это грядущий «конец света» — либо от слишком быстрой мутации, либо от неопытности фактуролога. Второй, приятный, заключается в том, что цивилизация с этого момента перестает быть фактурой и, соответственно, приобретает все лучшие свойства цивилизации Ареала. У наблюдателя может сложиться впечатление, что двум треугольникам в системе не место. Что один из них прямо-таки выворачивается наизнанку, желая избавиться от другого. В результате на месте остается один, или место оказывается вакантным.

В заключение добавлю, что схема целиком взята из мутационной сетки, но рассмотрена, можно сказать, безо всякой привязки к МВС! то есть сугубо абстрактно. Что же касается эффекта, легкомысленно названного «зазором», будто речь идет о дырке между досок, — то смысл его будет изложен в следующем фрагменте.

Глава 11

Настал момент, когда Логана перестали терпеть даже боги. Богомол стал беспокойным и раздражительным. Его истощенное бессонницей тело стало чесаться и потеть без причины, а молельня, в которой некогда без труда помещались все фариане выруба, показалась ему недопустимо тесной. Сначала он по привычке упрашивал богов повлиять на Бароля, убедить его не расковыривать преисподнюю и выбросить прочь несчастного ингурейца. Но боги были глухи к его молитвам, словно вовсе не считали полудохлого выродка божественной тварью. Потом Логан упрашивал Бароля повлиять на богов, чтобы те проявили благоразумие и забрали на небеса все, что неразумные фариане выудили из каменного колодца. Тем самым богомол оскорбил не только самые светлые надежды Бароля, возложенные на маленькое подземное чудовище, но и неприкосновенное достоинство высочайших покровителей, которые своим молчанием ясно дали понять, что животной твари в царстве Юливана не место. В конце концов Логан замолчал. И чем дольше молчал — тем сильнее потел и чесался, а к услугам молельни прибегал лишь в самом крайнем случае, когда надо было укрыться от агрессивно настроенного хозяина фарианских владений.

Логан использовал любой предлог, чтобы отлучиться от богомольных обязанностей. Он пристраивался к первой подвернувшейся работе, если из окна просматривался хотя бы небольшой участок лестницы, ведущей в темный коридор каменных склепов. Нанимаясь на дежурство в писарне, он не сводил глаз с пробоины в жалюзи, сквозь которую хорошо просматривалась внешняя веранда. Он простаивал у чана часами, не чувствуя времени и усталости, окуная в горячую смолу исписанные деревяшки и развешивая их над выступом дымохода, отполированного смоляными каплями до красноватого блеска. От неусыпного дозора его глаза то и дело слезились, но он, как неутомимый страж истины, нес вахту поочередно то правым, то левым глазом, осыпая проклятьями смоляной котел всякий раз, когда горячие капли прилипали к рукам. Логан, оставаясь истинным богомолом, обладал интуицией, и каждый посторонний шорох на веранде чувствовал прежде, чем слышал под барабанной дробью дождя. Он замирал, если капли теряли мощь, увязая в волосах незваного пришельца, или сбивались с такта, ударившись о капюшон. Логан, как всякий истинный богомол, обладал ненормальной чувствительностью к малейшим признакам дисгармонии окружающего пространства и становился сам себе противен, если не мог с этим сладить. Он чувствовал себя уверенно, лишь когда все вокруг подчинялось знакомому, заданному веками сюжету одного и того же действа. Но то, что Бароль хранил в одном из склепов, выбивалось из всех известных ему сюжетов и раздражало чрезвычайно.

Появление в вырубе ингурейца, казалось, не просто грубо нарушало законный порядок вещей, а прямо-таки переворачивало с ног на голову. Выруб критически обезлюдел. Даже Бароль, некогда сутки просиживавший над существом, потерявшим божественный облик, стал пропадать неизвестно где и заходил в писарню лишь затем, чтобы пересмотреть готовые записи и большую их часть отправить в огонь. Дед Махол только и просыпался оттого, что Бароль своим присутствием наводил в писарне немыслимый грохот, и засыпал тотчас, как только тишина вперемежку с дождем возвращалась на место. Все разбрелись, занялись делами или попрятались от безделья, один лишь повар, запершись в коптильне, то и дело впадал в истерику, и его истошный вой разносился дымоходом по всем этажам выруба.

— Представь себе, — воображал Махол, — пройдет тысяча лет, на планете не будет ничего, только копченая скважина с завываниями этого кровососа.

Но Логан был на редкость типичным богомолом, и чувство юмора никак не являлось для него предметом профессиональной необходимости. Да и смеяться, по совести сказать, было не с чего. Даже Фальк, которому всегда было наплевать на все и на всех, после экспедиции в преисподнюю стал больше похож на затравленного отца семейства, получившего десятерых наследников после развеселой вечеринки в монастыре.

При воспоминании о Фальке Логан обжегся смолой, вытянулся, насторожился и заметил, что капли дождя образовали маленькое пятнышко тишины, ползущее под козырек окна. Смола в чане булькнула, но чуткое ухо богомола заподозрило неладное. Он бросил работу, на цыпочках подкрался к дверному пологу и, выпрыгнув на середину веранды, заметил лишь ноги, исчезающие на лестнице в дыре потолка.

— Стой! — в три прыжка Логан настиг нарушителя и схватил его за подол. — Зачем туда идешь? Кто позволил?

Из дыры возникла бледная физиономия Фалька. — Без ведома Бароля, — кричал богомол, — я никому не разрешаю приблизиться…

Фальк распахнул ворот, из-за которого торчала банка молока.

— Есть пора, — объяснил он.

— Ему это нельзя.

— Отвяжись.

Логан сильнее вцепился в подол.

— Я же сказал, нельзя. Ему надо грызть корни, ветки, иначе…

Фальк извлек из кармана очищенный корешок.

— Доволен?

Вслед за корешком на ступени полетели кубики мучных печений с овощной начинкой, которые промеж фариан всегда считались деликатесом и к общему столу не подавались со времен царствия Вариада.

— Ты в своем уме?! — воскликнул Логан. — Хочешь оставить его без зубов и когтей?

— Пока вернется Бароль, он хвост протянет с голодухи.

— Нельзя бешеного выродка кормить в одиночку. Он может разорвать тебя и выбежать вон. Он ведь не привязан, так? Вот видишь, даже не привязан.

— Если кого и следует привязывать, — огрызнулся Фальк, — так это верблюдов к стойлу и богомолов к молельне.

— Ты молод и не знаешь, — упорствовал Логан, — что всякая тварь от боли теряет рассудок. Его надо унести от выруба подальше, иначе он заразит всех нас…