Фантастические тетради
Шрифт:
— Так как же тебе узнать, — распалился Хун, — если даже магистрату не всегда известно, что замыслили боги! Как же ты проникнешь к истине, если считаешь пантеон сбродом тупиц?
— Нет, — Бароль хлопнул ладонью по столу, обозначив первый шаг на пути от созерцательной меланхолии к разрушительному скандалу, — только не тупиц. Идиотов! Тщеславных придурков, самовлюбленных властолюбцев, но отнюдь не тупиц. Прежде чем уничтожить — надо сотворить. И поверь, иметь очень вескую причину, для того чтобы погубить свое творение. Ты жалеешь лист папируса бросить в огонь, потому что твоя рука прикасалась к нему. Ты
— Всему виной были анголейцы, — сказал Махол, — которые слишком много знали. Сам говорил, они овладели оружием богов, — вот тебе и ошибка расчета.
— Не начинай, — злился Бароль, — не повторяй за мной ерунду. Если б анголейцы владели оружием — от пантеона мокрого места бы не осталось. Посмотри на свои обрубки и подумай, не угодно ли было богам превратить твой народ в стадо? Не верю я в их благие намерения. Это абсурд почище вертикальной воды…
Полог писарни приподнялся, прервав разгоряченных ораторов, и на пороге возникла тощая фигура богомола с насмерть перепуганными глазами.
— Ты? — удивился Бароль.
— Я, — подтвердил Логан.
— Спросил? — не поверил глазам Бароль.
— Спросил, — ответил Логан.
— Ну и…
Богомол бесшумно подплыл к столу и сел на скамейку.
— Что они тебе сказали? — напустился на него Хун. — Они тебе объяснили? Они хоть что-нибудь ответили?
— Ответили.
Махол потянулся беззубым ртом за кисточкой.
— Так от чего же, — взорвался от нетерпения Бароль, — позволь спросить, стоит эта проклятая вода?
Блуждающий взгляд Логана остановился под сводом потолка и медленно сполз к зияющей в стене пробоине от снаряда.
— Они не знают.
— Как ты сказал? — не расслышал Бароль.
— Они не знают, что происходит. Говорят, что не знают.
Глава 13
Клис не сопротивлялся, когда Бароль, ничего не объяснив, повел его среди ночи вниз по склону. Однако сообразил, что остался один на один со своим конвоиром, и предпочел держаться от него на полной длине поводка. Он знал, что Бароль в дурном настроении, чувствовал нервные движения руки, шелест мокрого плаща и шел строго по пятам, пока не понял, что путь лежит отнюдь не к песчаной ложбине, что рисования сегодня не будет, что будет нечто новое, неизведанное и не обязательно приятное.
— Что? — спросил Клис, остановился и поехал на брюхе по скользкой тропинке, пока Бароль не догадался, что это вопрос, кроме того, адресованный его персоне. Клис и прежде имел привычку употреблять слова невпопад, отчего их смысл приобретал порой неожиданные оттенки.
— Домой, — ответил Бароль.
— Нет, — возразил ингуреец, но поднялся из грязи и до колодца преисподней не проронил ни звука, повинуясь натянутой струне поводка.
Грохот раскрывающегося жерла заставил его снова повторить сказанное:
— Нет. Дважды не умирают.
— Кто тебе сказал такую глупость? — проворчал Бароль.
— Это сказал я, принц Клис, сын владыки Коронала.
— Ваше высочество за хвост спустить… или само полететь изволит? Не могу отказать себе в удовольствии осчастливить папашу Коронала твоим чудесным воскрешением.
— Нет, — еще раз повторил Клис. — Мертвым не место среди живых.
— Воистину так. — согласился Бароль. — Ах, если б ты знал, как ты прав. Но среди богов мертвым тем более не место.
— Я не могу вернуться. Мое время остановилось.
— Счастливчик.
— Скоро у меня вырастут крылья, и я смогу жить над вершиной горы.
Бароль тяжело вздохнул и оглядел сумерки высоких папоротников, промоченных до корней, блестящих от невысыхающей влаги, которые со времени «кончины» Клиса вымахали на добрых полтора локтя вверх.
— Сколько тебе лет, пещерный гаденыш?
— Восемьсот.
— Гляди-ка, круглая дата.
— Интересно, сколько же лет ты прожил у нас?
— Сорок дней, — ответил принц.
— Поразительная точность. А сколько дней в твоем ингурейском году?
Клис пригнулся к траве и сжал пальцы.
— Я не понимаю такого счета, скажи словами.
— Триста шестьдесят шесть по обороту планеты.
— Верно, — Бароль, привыкший ко всяким оказиям, почувствовал дискомфорт и страстное желание придушить ингурейца. Просто так, ни за что. Ради удовольствия избавить себя от новой логической загадки.
— Скажи, сколько дней прошло с момента твоего рождения?
Клис еще раз сжал пальцы.
— 292 тысячи 800 дней.
— По обороту планеты? — уточнил Бароль. — Какой задницей ты чувствуешь эти обороты? Триста лет назад твоей преисподней в проекте не существовало.
— Странно, — ответил Клис, — почему ты их не чувствуешь? Как можно не чувствовать обороты планеты? Может, ты не бог? Может, ты не летаешь на крыльях?
— Вы все сговорились против меня? — рассердился Бароль и дернул поводок. — Клис упал в траву и замер, прижимаясь щекой к плетеной полоске кожи. — Внизу, вверху, на горе, под горой — когда вы успели против меня сговориться? Отвечай, дрянь, не то я голыми руками сотру тебя в прах и пошлю отцу могильный камень! Встань, чтоб я видел тебя! — Он еще раз дернул поводок и упал на ступени колодца. В руке остался огрызок веревки. А принца и след простыл, лишь шелест кустов у кромки Босианского леса подсказал Баролю, что погоня бессмысленна. Осталось лишь написать на могильном камне беглеца: «Он слишком долго жил и не имел причин умирать».
Оправившись от шока, Бароль запер колодец. Он бегом домчался до выруба и, растолкав спящего повара, приказал ему делать отвар. Тот самый, что испокон веку помогал путешественникам поддерживать силы в долгих переходах, а для ночной погони в дремучих лесах, кишащих змеями и дикарями, — был просто незаменим. Он не сомневался, что Борщ приготовит отменную отраву из поганок, которые со времен Варидов тщательно отбирал и консервировал для этой долгожданной цели. Повар кинулся исполнять приказ с таким рвением, что у Бароля не осталось сомнения. Вскоре он поднимался к себе, держа в руках теплый горшочек, благоухающий ароматами грибного супа — недосягаемую вершину кулинарного искусства, поскольку яды были единственным блюдом, которое повар готовил с полной самоотдачей.