Фантастика 1972
Шрифт:
– Куда?
– В детство. Ведь нужна соответствующая атмосфера. Атмосфера в нашем деле самое трудное, но давайте немножко помолчим.
– Устали, что ли?
– Немножко устал. Три раза в неделю вот такую экскурсию возить. И не куда-нибудь, не в Павловск и не в Пушкино, а в Детство. Да и экскурсант попадается разный. Другому и до детства никакого дела нет. Напьется в станционном буфете, набезобразничает и будет требовать, чтобы вернули ему его время, как та женщина, которая потребовала от кассирши жалобную книгу.
– И давно вы этим занимаетесь?
– Чем?
– Добро делать людям?
– “Давно”, “недавно”,
– Говорили. Я не совсем понял.
– Да и никто не понимает. Одарен особой способностью. Это почище, чем если бы я проходил сквозь стены. Я сквозь время прохожу и обладаю уникальным талантом, могу и вас провести без всякого пропуска хоть в верхний палеолит. Но кто туда пожелает, кроме разве археолога? А я археологию терпеть не могу. Найдут какую-нибудь кость или черепок и носятся как с писаной торбой. Пытаются из этой кости или черепка вытянуть на свет божий прошлое. А в результате? Докторская диссертация. Из всех этих докторов я только одного признаю. Доктора Фауста. И не за ученость. А за то, что променял он всю эту схоластику на молодость, на жизнь. Правда, он для себя старался, а я для других. Вот торчу в этом захудалом вагоне времен гражданской войны, чтобы дать вам возможность подышать воздухом вашего детства.
– И это что же, - спросил я, - благотворительность, общественная нагрузка или служба?
– Служба, - ответил он лениво, - за которую получаю зарплату. Кто нынче даром работает? Все хотят высокого уровня жизни. Из-за этого-то высокого уровня старушке Земле приходится плохо. Некоторые ученые говорят, что через три поколения биосфере амба! От сверхзвуковых самолетов уже пострадал озоновый экран, А этот экран - единственная защита наша от убийственного действия космического излучения. Кто-то торопится, летит со скоростью звука или еще быстрей. А спрашивается, куда? На побережье Черного моря или в какую-нибудь там совсем необязательную командировку. Он, конечно, выиграет несколько дней или часов, а биосфера за такую расточительность должна расплачиваться миллионами лет, отдать все будущее, отобранное у других поколений этому торопящемуся пассажиру сверхзвукового лайнера. Технический прогресс. А сколько он обходится природе?
– Так что же вы хотите, вернуть человечество в век дилижансов?
– Не я решаю проблемы за человечество. Оно само решает. Но пора бы ему подумать. Вот министерство путей сообщения подумало и открыло кассу, где продаются билеты до станции Детство.
– А вы что думаете? Думаете, что это сделано специально, с воспитательной целью?
– Думаю, да. С воспитательной целью. Чтобы приучать людей без надобности не спешить. А может, я и ошибаюсь. Просто хотят, чтобы люди отдохнули, подышали воздухом, где нет выхлопных газов и над домами не висит смог. Нет, нет. Не возражайте. Я люблю железную дорогу. Поэты теперь совсем о ней не пишут. Воспевают быстрое движение. А я предпочитаю колеса, катящиеся по рельсам, люблю смотреть в окно вагона на русскую природу, которая не суетится, не торопится, а благосклонно раскрывает свою душу перед пассажиром, как народная песня или сказка.
– Да вы же консерватор. Тащите людей и культуру назад, отрицаете технический прогресс.
– Я же бог, - усмехнулся он.
– А что вы от бога хотите? Хотите, чтобы бог благословлял новейшие технические достижения?
– А
– Ну и что ж. Это люди последовательны. А я не совсем человек - гибрид человека с богом. Существо уникальное благодаря этой необыкновенной мутации. А бог имеет право быть непоследовательным. Последовательностьто и привела человечество к неразрешимым проблемам.
– Вы считаете, что проблема дальнейшего существования биосферы неразрешима?
– А как ее разрешить? Отказываться от новейших технических достижений? Остановить жизнь? Запретить детям рождаться, как в свое время советовал реакционер Мальтус?
– Неужели уже поздно и процесс необратим?
– Думаю, что еще не поздно. Я же оптимист. Состою членом Общества защиты природы. Аккуратно членские взносы плачу. И веду беседы с теми, кто вырубает кусты и жжет костры в неположенном месте. Моя совесть чиста.
– Но ведь дело не в кострах. Костры жгли в палеолите. Дело в особенностях современной ультрацивилизации. Руссо, выходит, был прав, когда призывал человека к единству с природой.
– Да, у Руссо совесть чиста.
– Так что же вы предлагаете?
– Предлагаю уснуть. Сейчас уже поздновато. И спать, знаете, хочется. Когда-нибудь еще продолжим начатую беседу.
– Когда?
– Когда-нибудь, - ответил он неопределенно.
– Я ведь гибрид человека с богом. В любом месте могу вас найти, если будет в этом нужда.
И он отвернулся, и через несколько минут я услышал храп.
Храпел он как люди. Боги, наверное, так не храпят.
Я тоже вскоре уснул.
Проснулся я от толчка. Кто-то толкал меня в бок. Возле полки стоял проводник.
– Гражданин, вставайте. Приехали. Станция Детство.
В вагоне, кроме меня, никого не было.
– А где тот пассажир, который ехал со мной в одном купе?
– спросил я проводника.
– А, этот-то? Часовой мастер? Остановился на предыдущей станции. Часы там испортились. Вот он и вылез их починить.
Когда я вышел из вагона, первое, что я увидел, - станционные часы. Я увидел часы и человека, занятого их починкой. Это был тот пассажир с черными усиками, что ехал со мной в одном купе.
Я окликнул его и не утерпел, спросил:
– Как же вы оказались здесь? Мне сказали, что вы высадились на предыдущей станции?
– Для меня все станции предыдущие, - ответил он, - кроме одной.
– Какой же?
– Конечной.
– А где она?
– спросил я.
– В неэвклидовом пространстве, где уже или еще нет времени.
– Я смотрю, вы философ. Но совмещаете свои обязанности с приятной работой часового мастера.
– Да, - сказал он.
– Работенка неплохая. Ремонтирую время.
– Часы?
– Нет, не только часы, но и то, что они измеряют. Время ремонтирую. Да и пространство тоже. Потому что время от пространства, вы сами знаете, оторвать невозможно. Чиню, так сказать, ткань самого бытия, но не только бытия, но и сознания тоже. Этим делом занимаюсь только по четвергам. А сегодня среда. По средам я обычной работой занимаюсь. Ремонтирую станционные часы. Часы на станции не должны стоять или идти неверно. Пассажир всегда нуждается в точном времени. Хотите, переведу ваше время на сто лет вперед?