Фантастика 1985
Шрифт:
Я посмотрел на Пахаря. Он отвел глаза, и мне показалось, что маска отчаяния на его лице сменяется жгучим стыдом. Наверное, он чувствовал себя школьником, которого строгий учитель вернул с высот пылкого воображения к унылой реальности урока.
– Значит, что же… - краска медленно заливала его лицо, - я просто сумасшедший? Ничего нет?!!
Я неловко молчал, не зная, что сказать. Минута прошла в напряженной тишине. Я вдруг почувствовал, что хочу есть.
И тут заметил… заметил такое, отчего вся моя душа сжалась в тугой комок и застыла где-то под ребрами. Я протянул руку и положил ее Пахарю на плечо. Слова почему-то с трудом выходили из горла:
– Вы… вы талантливый ученый и хороший человек… Хотя и экстремист. Программа работает. Компьютер охотится за вами.
Он повернул ко мне безжизненное лицо: - Откуда вы знаете?
– Взгляните.
Вот что я заметил: стена с дверью, которую не удалось открыть, медленно, сантиметр за сантиметром надвигалась на нас. Это была явная, наглядная, бесспорная смерть - та, что и требовалась по эксперименту. Некоторое время мы смотрели на нее. Пожалуй, никогда еще я не чувствовал себя таким ничтожным. Две букашки в медленно сжимающейся руке бога…
Вдруг этот страдалец за людей Пояса с самым безумным видом схватил меня за рукав:
– А вы… как же вы… здесь?! За что?!
Но с меня уже было довольно всяческих драм.
– Мы выйдем отсюда, - ответил я, мысленно прикидывая толщину стены.
– Да, выйдем. И ваша идея уже не будет тайной. Я все-таки верю, что выходцы с Земли как-нибудь справятся с ней. Наденьте шлем.
Он с недоумением повиновался.
– Встаньте в угол, прикройте меня. Будут брызги, - сказал я и вытащил бластер.
Эксперты, понаехавшие потом на Амброзию, установили: компьютер лишь слегка поднял температуру коллекторов, в которых хранилась белковая плазма, синтезированная Маном.
В плазме началось брожение, масса ее резко возросла, и стальные резервуары лопнули под натиском загустевшего студня. Это понадобилось компьютеру только для того, чтобы устроить на станции несколько ловушек и загнать в одну из них Пахаря.
Всех других людей компьютер изолировал, запер в отсеках, а в пустых помещениях включил режим консервации. Естественно, что тем из наших ребят, которые все-таки вырвались на волю, автоматический демонтаж помещений показался концом света. Это дало им повод для стрельбы, погонь и прочих ковбойских штучек. Хорошо еще, что ни у кого из них не было бомбы.
Я пишу эти строки в дни, когда следствие по делу Пахаря идет полным ходом. Работает несколько комиссий, все происшедшее изучается на высшем уровне, и о результатах нам не сообщают. По-моему, даже Мейден не знает, о чем там говорят. Однако среди наших ходят слухи, будто в судебных кабинетах события на Амброзии квалифицируются как “суицидальный акт”. Если это действительно так, я аплодирую мудрости прокуроров. Ибо за попытку самоубийства, как известно, не судят. По-моему, нам сейчас гораздо важнее судить себя, чтобы понять, почему эта попытка имела место. Почему умный человек, талантливый ученый, которому удалось смоделировать на компьютере коренные моменты судьбы человека - стремление к истине, любовь, смерть, - совсем не обрадовался этому? Испугался, что благодаря ему, благодаря грядущему “шефству” компьютеров, счастливые обитатели Пояса Астероидов очень скоро превратятся в толпу праздных потребителей, в стадо свиней? Да, есть немало тех, кто убежден, что природа человека низменна, что рано или поздно весь род, соблазненный могуществом техники, свернет к корыту, зароется в грязь. Иным “философам” вроде Балуанга это позволяет оправдывать духовный разврат, которым они торгуют направо и налево. Увы, во время того нашего разговора с Балуангом я не сумел ему достойно возразить. Однако теперь, после событий, участником которых я был, я знаю, чем я могу ответить. Я просто расскажу о Пахаре - о человеке, который предпочел лучше умереть, чем согласиться на компьютерное счастье. Мне очень понятна и близка его отчаянная тяга доказать и машине, и самому себе, что человек все-таки выше, сложнее, глубже любой компьютерной программы и даже того, что он сам о себе думает. Я бы очень хотел узнать Пахаря поближе, и мне теперь жаль, что я так долго и глупо видел в нем заурядного брейкера. К сожалению, когда я вывел Пахаря из кессона и снял с него наручники, у нас уже не было ни минуты на философские разговоры. На другой же день примчался Мейден, забрал Пахаря с собой, и больше я его не видел. Дело, конечно, сразу же засекретили, и я даже не узнал подлинного имени этого человека. Для меня он так и остался Пахарем. Единственное, что мне известно о нем, - что он кибернетик.
А ведь было бы очень важно узнать и понять, откуда появляются такие люди, в каких условиях они росли, что на них влияло, на каких идеалах они воспитывались. Поэтому я призываю: пусть над делом Пахаря работает не только наш брат - служащие, полицейские, юристы, но и ученые-обществоведы, философы. Может быть, это поможет нам сделать так, чтобы людей, которые стремятся ныне в “мыльные клубы”, появлялось все меньше. Пока же их много, очень много. И порой мне кажется, что число их растет в Поясе Астероидов.
Рэй БРЭДБЕРИ TYRANNOSAURUS REX
Он открыл дверь во тьму. Чей-то голос крикнул: - Ну закрывай же!
Его словно ударило по лицу. Он рванулся внутрь. Дверь за ним хлопнула. Он тихо выругался. Тот же голос полупроговорил-полупропел страдальчески: - О боже! Ты и есть Тервиллиджер?
– Да, - ответил Тервиллиджер.
Справа от него, на стене погруженного во мрак зала, смутным призраком маячил экран. Слева плясало в воздухе маленькое красноватое пятнышко - это двигалась зажатая в губах сигарета.
– Ты на пять минут опоздал!
“А сказал ты это так, будто я опоздал не на пять минут, а на пять лет”, - подумал Тервиллиджер.
– Сунь свою пленку в аппаратную. Ну, пошевеливайся!
Тервиллиджер прищурился.
Он разглядел пять глубоких кресел, четыре из них заполняла административная плоть, и она, тяжело дыша и отдуваясь, переливалась через подлокотники к пятому креслу, посередине, где почти в полной темноте сидел и курил мальчик.
“Нет, - подумал Тервиллиджер, - не мальчик. А сам Джо Кларенс. Кларенс Великий”.
Крошечный рот, выдувая дым, дернулся как у марионетки: - Ну?
Неуверенно ступая, Тервиллиджер двинулся к киномеханику и отдал ему коробку с пленкой; киномеханик, сделав в сторонукресел непристойный жест, подмигнул Тервиллиджеру и захлопнул за ним дверь.
– Господи!
– вздохнул тонкий голос. Зазвенел звонок.
– Аппаратная, начинай!
Тервиллиджер протянул руку к ближайшему креслу, ткнулся в мягкое и живое, отпрянул и, кусая губы, остался стоять.
С экрана в зал прыгнула музыка. Под громовые раскаты барабанов начался фильм: Tyrannosaurus Rex: грозный ящер Объемно-мультипликационный фильм Куклы и съемка Джона Тервиллиджера Попытка воспроизвести формы жизни, существовавшие на Земле за миллиард лет до рождества Христова Детские ручонки в среднем кресле чуть слышно, иронически зааплодировали.
Тервиллиджер закрыл глаза. Новая музыка с экрана вырвала его из забытья. Титры растаяли в мире первобытного солнца, ядовитого дождя и буйной, девственной растительности.