Фантастика 1990
Шрифт:
Не такая ли трагедия произошла в моем доме? Именно этим заразился отец и ушел из искаженного болезнью мира?
А мама… на ее душе тоже разрастается плесень раздражительности и подозрительности?” Мыcли Алексея не выстраивались в четкие слова, но он ощущал в себе густой настоянный чад настроения. Хотелось вырваться из удушливого тупика собственных ощущений. “Что же делать?” Алексей вдруг встал. Он нашел выход. Пришли четкие, ясные и жесткие слова: “Выбросить из своего дома эту бациллу, как дохлую разлагающуюся крысу, чтобы не заражала своим отравленным трупным воздухом других”.
Но ему стало жалко нищего…
За дверью снова часто и шумно задышали, а Черный беспомощно задергал ногами, потом забился, вжался в угол и закричал, вернее, заверещал тонким испуганным голосом:
– Нет! Я не уйду! Пощади! Я больной, несчастный. Это жестоко… Возьми книгу. Возьми, но меня не трогай.
Из-под плотных слепых - очков полились грязные слезы.
Алексей стоялг прислушиваясь к себе. Его решимость непонятным образом ушла. Он потер руками виски.
– Пожалейте меня,- вдруг попросил нищий, и Алексей от сострадания вздохнул.
– Расскажи мне о своей болезни,- сказал Алексей, думая, что это единственно правильная просьба к нищему.
– Будь терпелив, я все-все открою тебе…
Алексей напряг внимание.
– …то у меня появится надежда, да, надежда, но, извини, прежде я хотел бы продолжить лечение, я ждал этой минуты целый месяц. Помоги.
Алексей беспомощно огляделся. Он услышал просьбу о помощи, но не знал еще, чем поможет. Он встал и смотрел на Черного, который застыл на кровати, полуоткрыв рот:
– Разве тебе отец не оставил письмо?
– Нет.
– О горе мне,- застонал нищий.- Он обо всем написал тебе, сам видел. Это ведьмина работа. Ведьма!
– закричал он и потряс кулаком в сторону двери.- Она забрала. Все время мешает. Она хочет меня убить,- заговорщически-испуганно перешел на шепот нищий.
Алексей догадался, что разговор идет о матери.
– Замолчи,- попросил он.- Говори, что надо, я помогу. Не трогай мать. Ты хотел отдохнуть и полечиться?
– Нет-нет. Открой книгу… Поклянись, что не заберешь! На шестнадцатой странице открой и держи на уровне моих глаз. Только не забери, я так долго ждал этой минуты. Держи и постарайся не шевелиться.
Алексей, ничего не понимая, открыл книгу.
– Я копейки собирал, чтобы купить эту книгу, спешил, чтобы успеть купить ее к сегодняшнему дню. Только она дает мне надежду на выздоровление, отдых и лечение. Ну, нашел шестнадцатую?
– Да,- Алексей уже держал книгу перед самым лицом Черного.
Тот наклонился вперед, ткнулся носом в страницу и попросил:
– Подними чуть выше и запомни, как надо держать.
Нищий наконец взял обеими руками свои очки, с трудом рывком снял их, освободив глаза. Глаза оставались открытыми. Алексей увидел, как нищий заулыбался и даже осторожно, чтобы не трясти головой, засмеялся.
– Я вижу, вижу, мне уже лучше, лечение помогает, сегодня я стану здоровым, я верю в это. Хорошо… держи, не тряси.
Заинтригованный, Алексей посмотрел на картину, которую изучал нищий с закрытыми глазами. Ничего конкретно-реального там нарисовано не было. Разноцветные треугольники, окружности, линии, кубики были перемешаны, как в испорченном калейдоскопе. Что же видел в этом разноцветном хаосе Черный? Прошло минут пять. Руки Алексея, державшие тяжелую книгу, заныли и вот-вот готовы были уронить нелегкий груз.
– У меня руки устали,- сказал Алексей, и нищий, тяжело вздохнув, без всяких упреков надел очки.
Алексей с облегчением закрыл книгу и бросил ее на кровать.
– Меня зовут Валентин,- неожиданно представился Черный.- Можно просто Валик. Ты молодец, у тебя хорошая стойка, и руки не дрожат. Когда книга дрожит, глазам плохо. У меня опять появилась надежда, что выздоровею, не сегодня - так через год. Ты, Алексей, отныне заменишь своего отца. Жаль, что его записи украла эта…- нищий запнулся,- твоя мать. Но я помню, немного заметок сохранилось в этой книге. А остальное ты сам поймешь, если будешь…- Черный перешел на шепот: - Слушай только меня. Запомни: таково завещание твоего отца, который за разгадку моей болезни не пожалел своей жизни.
Странные, разноречивые мысли бешено прыгали и менялись в голове Алексея. Он никак не мог схватить хотя бы одну какую-нибудь из них и всмотреться, понять, осознать ее.
“Отец умер, мама близка к сумасшествию от страха и ненависти. Нищий Валентин предлагает… Что же он мне предлагает? Выполнять волю отца и пойти против желания мамы? И… отца уже нет, он ушел, он уже не страдает и не огорчается. А мама? Она надеялась, что сын - родной и ставший сильным - избавит ее от черного страдальца. Она любила отца и, затаив злость и раздражение, терпела Черного… Чью же сторону должен принять я?” Алексей вспомнил чистый полированный стол в кабинете отца, пустые ящики.
“Она могла убрать, унести, спрятать”.
– Изо всей вещественной памяти об отце у меня остался только старый мультфильм “Пластилиновый мир”,- грустно сказал Алексей и, кажется, даже не сказал, а только подумал, увидев себя на ночном просмотре старой детской пленки.
И вдруг нищий Валентин вскочил с кровати, затрясся весь и упал на колени перед пораженным Алексеем.
– “Пластилиновый”? У тебя? Продай! Умоляю! Спаси меня, отдай мне! Я насобираю денег!
Нищий вцепился своими грязными трясущимися пальцами в книгу с такой нечеловеческой силой, что Алексею показалось, будто пальцы продырявят твердый переплет.
– Зачем тебе старый мультфильм?
– удивился Алексей.
– Принеси, день кончается. Отдай…
Алексей чувствовал себя камешком в несущемся течении.
Поток ревет, камешек перекатывается, оббивая угловатость индивидуальности, отупляя свои грани и не понимая, куда его несет и за что его превращают в гальку, гладкую и удобную для движения в любом направлении. Алексей стоял напротив нищего:
– Расскажи мне, чем ты болен и отчего и как умер отец?
– спросил он.
– Сначала “Пластилиновый мир”.