"Фантастика 2023-118". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— А как же взрыв в цветочной лавке? — спросила я о событии, которое, на мой взгляд, тяжело было утаить от нахвостников-репортеров.
— Взрыв бытового газа. Утечка в рожке освещения, — иронично парировала ворон, беря меню.
— А сегодняшняя погоня, едва не закончившаяся взрывом, если бы не твой щит? — не унималась я, уже понимая, КАК нужно было читать статьи.
— Тут потяжелее, но, уверен, офицер, отвечающий за связь с репортерами, уже подготовил «тайную» утечку информации, что это все — результат ревности моей бывшей возлюбленной. Она решила устранить соперницу. То есть тебя.
— Что-о-о?! — Мой вопрос был бы криком, если бы ворон не щелкнул пальцами ровно в тот момент, как я издала первый звук возмущения. А так — онемела. И почувствовала себя несчастным, бесправным маленьким зомби, которого всякий маг обидеть норовит. О том, что после этого не каждый чародей сможет уйти живым и невредимым, я, как всякая обиженная девушка, предпочла не думать.
— И пока в тебе зреет желание меня убить, поясню, — невозмутимо продолжил ворон. — Тай, извини, что я решил воспользоваться ситуацией с Ливрин. Пусть лучше все обсуждают наш с ней разрыв и то, что я предпочел ей другую, чем судачат о заговорщиках и покушении.
И я остыла. Враз. Вот как это так у ворона получается? Как он находит те самые слова, после которых мне если и хочется его придушить, то как-то так, для проформы что ли, без огонька… А потом я почувствовала, как спадает заклинание.
— Но я же скоро исчезну, — «умру» говорить как-то не хотелось. Но меня интересовал вопрос: что будет после? Арнсгар найдет мне замену? Или изберет роль одиночки, которого бросила ветреная возлюбленная?
— Я знаю. Как и то, что мне будет тебя не хватать, — это прозвучало абсолютно серьезно. Искренне. С затаенной… скорбью. Той, которую сильный Арнсгар, верховный каратель, сын императора, просто не позволит себе показать.
Но все его чувства отразились во взгляде, в том, как он взял мою руку, в том, как наши пальцы переплелись. Ворон смотрел на меня. Его взгляд, оголенный, пронзительный и сильный, как удар колокола, проникал в мою суть. Да он весь словно забрался под мою кожу, в мысли.
И я поняла: мне, моей душе, тоже его будет не хватать. Там, за Гранью.
Ну почему? Почему из сотен тысяч мужчин именно он? Тот, кого я встретила слишком поздно, а лучше бы — и вовсе никогда не встречала.
— Тай, нам осталось не так много… — Ворон сглотнул, словно слова давались ему с неимоверным трудом. — Но я хочу, чтобы ты знала, что стала дорога мне. И я, кажется, впервые в жиз…
Я поняла, что он сейчас скажет. И это станет моей чертой, за которой не будет возврата. Ко мне прежней.
— Значит, это не обед, а выгул в свет? — перебив его, попыталась сменить тему, взяв светский тон.
Ворон замер на несколько секунд. А я почувствовала, как он сжал мои пальцы. Прикосновения и взгляды. Это все, что могло быть у нашей нечаянной влюбленности. И мы оба это понимали.
— Спасибо, — поблагодарил меня?р, словно он оступился, а я, протянув руку, не дала ему упасть. И включился в мою игру: — Я предпочитаю совмещать и то, и другое. Кстати, нас снимают через стекло, — не поворачивая головы, сообщил Ар.
Я, в отличие от него, тут же обернулась и увидела вспышку чарокамеры. А после этого жандармский свисток разрезал звуки полуденной уличной суеты. Репортеры, тут же отпрянув от окна ресторации, больше напоминавшего по размерам витрину магазина, припустили во все лопатки.
— А если на чарографии я буду выглядеть, как умертвие? — спросила и поймала себя на мысли, что есть вопросы, которые волнуют всех женщин даже после смерти: во что я буду одета, лежа в гробу, и как при этом получусь на посмертных снимках.
— Поверь, через это стекло и я на них смотрюсь в новостных листках сущим стригоем. — И Ар улыбнулся, как истинный упырь из древних легенд. — Но не будем о репортерах. Ты уже определилась, что будешь есть?
И ворон с нарочитым вниманием посмотрел в меню. Мне же вычурные названия ровным счетом ни о чем не говорили. Что «конфи из эмана со специями», что «кордон блю», что «крок-эйр и крок-эйра»… Посему я поступила просто. Выбрала посетителя с самым счастливым выражением лица (надеюсь, что оное было от вкуса здешних блюд) и кивком указала на него, сидевшего за соседним столиком, сообщила ворону:
— Я бы заказала то же, что и вон тот эйр у окна.
— Столетнего бурборна? — со скорбью всего цвергского народа в голосе, будто его собрались ограбить на цельный годовой бюджет, уточнил ворон. И добавил: — Барон Лурц ныне заказал исключительно его.
— Нет, — насупилась я, поняв, что вышла промашка. И в отместку заказала и «блю», и «крок», и «конфи», оказавшимися на поверку пюрешечкой с кроликом, мясом в панировке и тостами, у которых вместо масла сверху была глазунья.
А вот ворон… Я смотрела на тарелку, которую поставил перед ним официант, и понимала: травить карателей действительно очень тяжело. Да что там, практически невозможно. Одного — так точно. Ибо кто ел пять минут назад живых морских гадов, тот бутерброда с белладонной не испугается.
Ар заказал себе какую-то трудно произносимую и жутко дорогую гадость, которая вызывала у меня стойкие ассоциации с моим учебным материалом: такая же склизкая, зеленоватая, сомнительно пахнущая. И по цене пяти форинтов за тарелку.
— Слушай, зачем тебе платить столько денег за такое?! Это же грабеж! Дай мне лопату, и я на болоте наловлю тебе тины не хуже, — вырвалось у меня непроизвольно. — И пиявки там пожирнее будут.
— Тай, — мужественно прожевав очередной кусок сырой то ли рыбы, то ли морского гада, произнес ворон, — не мешай мне проявлять дипломатию.
Какую именно, Ар пояснил, как только закончил с сомнительной зеленью и перешел к нормальной отбивной. Оказалось, что демонстративное поедание морепродуктов — это своего рода рекламная акция. Великие князья подавали пример своим подданным скорее даже не что есть, а показывая расположение к морским соседям.
А я поняла, что политика и дипломатия — это дело жутко тонкое, прямо как пленка мыльного пузыря. И порою значение имеет все, вплоть до цвета шейного платка или блюд.
— М-да, все же мне повезло родиться не в семье императора! — вырвалось у меня. — Я хотя бы могу есть что хочу, делать что люблю и жить как считаю нужным. Даже после смерти!