"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Ровесницы, и сироты обе, у меня тоже из родных только мачеха.
Собеседница протянула с неожиданной злобой:
— Предупреждали меня, что ты лисица хитрая, столичная штучка.
— Это потому что рыжая, вот народ хитрость и мнит, по аналогии.
— Народ…
— Именно. Ну, чего рыдаешь? Папенька-мучитель отошел, богатой наследницей тебя оставил, заживешь теперь.
— Да много ли радости от богатства?
— Это ты мне скажи.
Голубые глазки блеснули.
— Буду теперь родственниц мучить, за смерть любимого наказывать.
— Матушку с сестрицей?
— Их! — Барышня, повеселев, села прямо, ножку на ножку закинула, вальяжно спросила: — Как у тебя получается женихов менять? На балу репортеркой представилась, нового пристава невестой, теперь его превосходительство крутишь?
— Неправда это, господин Крестовский — начальник мой строгий, а сердце только Григорию Ильичу принадлежит. — В доказательство я подняла руку с кольцом. — Приставу.
— Не живут у нас долго приставы.
— Может, лишь те, кто твоему папеньке покойному дорогу переходил?
— Много ты знаешь! — фыркнула Нюта, достала из кармана портсигар и, чиркнув спичкой, закурила пахитоску.
Поморщившись от дыма, я предложила:
— Так расскажи, постороннему человеку это легче и не опасно нисколько, я в столицу скоро уеду, а со мной и твои тайны.
— Тайны! Да все они здесь как на ладони. Был у меня любимый, был да сплыл, потому что сестрица счастья моего не желала, а родители… — Она закашлялась, сплюнула на ковер, бросила туда же окурок, прижав его к ворсу подошвой туфельки.
На пальчиках барышни желтых следов я не заметила, значит, пахитоски у нее не в привычке, значит, передо мною «фам фаталь» разыгрывает.
— Любимого ты у сестрицы отбила?
Вопрос ей понравился, он роли роковой красавицы соответствовал.
— Степан, знаешь, какой был? Красавец, офицер… Он как в доме появился, так и воспылал ко мне. Только его к Маньке подталкивали.
— И ты сразу воспылала?
— Я? — Нюта серебристо рассмеялась. — Поначалу радовалась даже, что толстухе нашей такое счастье привалило. Я ведь, Геля, добрая очень, оттого и страдаю. Думала, пусть хоть эта корова злоязыкая счастлива будет, все сплетни, что она про меня распускала, простила. На авансы Степановы в мою сторону даже не смотрела.
— Что за авансы?
— Что? — Барышня очнулась от воспоминаний. — Да обычные — букеты, вздохи. Степушка, разумеется, приличия блюл. Ежели цветы, то всем троим, но мне самый красивый букет всегда преподносился. Или вот, к примеру, приглашает он обеих барышень прогуляться, а я скажусь больной и не выхожу, так он вздыхает.
Да уж, осада так осада.
— Револьвер у него ты попросила?
— Откуда знаешь?
— Нашли его в вещах Блохина.
— Попросила! Потому что за жизнь свою боялась.
— И в кого палить думала?
— Уж нашлось бы в кого. — Анна поджала губы.
Я сменила тему:
— А когда у вас сладилось с бравым приставом? Когда ты чувства его приняла?
— В листопаде. Манька совсем вразнос пошла, подсыпала мне гадости какой-то в кушанья, я половину месяца в постели провела. Степушка о здоровье справлялся, поклоны передавал. Ну и…
— Встречались где?
— В саду либо в городе.
— На его квартире?
Ротик барышни удивленно приоткрылся.
— Да как можно? Чтоб незамужняя девица на квартиру к мужчине пошла?
«Сад? Улица? В листопаде заморозки уже. Кажется, разговор заходит в тупик», — решила я и ляпнула без экивоков:
— Про беременность ты Блохину говорила?
— Какую еще беременность?
— Из-за которой тебя в монастырь на Мокшанских болотах увезли.
— Манька насплетничала? Вранье это, как есть вранье! Мы со Степушкой даже поцеловаться ни разу не успели. Знаешь, как нас раскрыли? В саду нашем мы с милым другом в беседке любезничали, а Манька-корова из ревности…
Их застукал отец. В оправдания молодых людей не поверил, пристава избил, из дома вышвырнул.
— Орал, мол, демон в меня вселился, орал, что байстрюков не допустит. А мне пригрозил, что, если непослушание проявлю, в обитель не поеду, Степушку со свету сживет. Все они мне обещали, что Блохина не тронут. Я послушалась, а когда в Крыжовень вернулась, Степана уже на свете не было! Подлые люди! Когда убийцу этого, которого я и отцом называть не желаю, заколотым и придушенным нашли, я сразу подумала: правильно все, око за око, зуб за зуб. Я за здоровье этой Дульсинеи самую толстую свечку поставлю, чтоб ей на каторге жилось легче.
— Нюта! — В дверь гостиной заглянула Мария Гавриловна. — Маменька тебя зовет.
— Лживая корова! — припечатала ее младшенькая и, ни на кого не глядя, удалилась.
Маша посторонилась, пропуская ее, опустила голову. Я заметила слезы, предложила:
— Присядьте, передохните.
Барышня опустилась тяжело на диванчик, промокнула щеки носовым платком.
— Скорее бы все закончилось!
— Не ладите между собой?
— Не ладим. Как кошка с собакой с самого младенчества Нютиного.
— А маменька?
Девушка вздохнула.
— Маменька виною страдает, говорит, припадки сестрицы от Калачевых по женской линии пошли.
— Припадки?
— И фантазии всякие. Она не злая, в общем, Аннушка, но иногда как демон в нее вселяется.
Мария Гавриловна говорила рассудительно и была лет на десять старше меня, поэтому «тыкать» ей я не стала.
— Этот демон вашу сестрицу на адюльтер с Блохиным толкнул?
Барышня пожала рыхлыми плечами.
— Кто ж теперь разберет.