"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Mundus Caelorum – это Мир Небес?
– Вот именно.
– Значит, канструктианцы в своих проповедях говорят правду?
– Вряд ли. Их проповеди скорее лишь отголосок, невнятное эхо истинного положения дел.
– И еще они говорят «Mundus Vivus» и «Mundus Bestialis», – припомнил Тулага. – Что это значит?
Траки Нес смущенно засопел.
– Я подзабыл староканструктианский, это же мертвый язык. Некоторые ученые полагают, что на нем говорили первые люди, а получили они его из Канона.
– Хорошо, а что такое Кавачи?
– Спутник Аквалона? – предположил белый. – Если…
– Как это – спутник? А воронка Канструкты? Не так, как о ней говорят священники, – что оно такое по-твоему? И еще – почему гношиль позволяет видеть Канон? При чем тут моллюскоглавцы и их мозг?
Траки Нес вновь развел руками, подслеповато щурясь и моргая.
– Этого не знаю. Ты все время перебиваешь меня, пират, частишь, не даешь сказать до конца. О чем я толковал?.. Да! Артегай Грош также был одним из тех, кто пытался исследовать Канон. Собственно, Артегай пытался исследовать всё… Тренированный человек, мистик, ученый или священник-канструктианец может попасть в заоблачье, настроив свой рассудок при помощи ритуала, гношиля и впав в транс, – либо, как сейчас на Гельштате и Бултагари, с помощью скопа. В заоблачье кто-то живет… Слышал про сумасшедших, которые стали такими, посетив Канон? Там есть не только те, кого мы называем богами, то есть добрые или равнодушные по отношению к нам, но и кто-то еще, какие-то хищники… быть может, это – опасные идеи? Образы чего-то разрушительного… Впрочем, нет. Мы получили из Канона, к примеру, идею огнестрелов – и сама по себе она не убила никого, пока не воплотилась в материю. Но сейчас я о другом. Однажды Артегай вытащил из заоблачья образ устройства – трубы с линзами. Образ – это одновременно как бы и картинка, возникающая в мозгу, и понятийный сгусток, смысловое облачко, сотканное из пояснений к этой картинке. Иногда образ имеет отношение к наукам и технологиям, иногда – к искусству. В зависимости от тренированности человека и степени его погружения в Канон картинка и прилепленный к ней смысловой кокон видятся четче или расплывчатей. Подзорная труба, которой пользуются капитаны, – это упрощенная копия того изобретения Гроша. На Гельштате же имеются другие подобные устройства, теперь уже более сложные и мощные. Они именуются увеличителями. Как и Грош, мы пытались использовать их для изучения устройства мира. Впервые создав мощный увеличитель, Артегай поглядел в ночное небо… И не увидел ничего, кроме нитей Мэша! Понимаешь? Мы не можем постичь этого: Аквалон будто лежит внутри паутины или чего-то застывшего… все, дальше ничего не видно, переплетение смутных волокон – взгляд, даже усиленный трубой, не проникает сквозь них.
– А богиня… – начал Тулага, но Траки Нес перебил его:
– Ты слушай, слушай! В единственной более или менее чистой от нитей области маячит воронка, которую священники именуют Зевом Канструкты, но и о ней ничего определенного сказать невозможно. На высоте, где висит светило – а оно лишь большой огненный шар, – иногда быстро пролетают какие-то громоздкие предметы, но мы не можем понять, что это. Кавачи – будто поросшее мхом днище гигантской лодки, и более также ничего невозможно разобрать, как ни увеличивай мощность линз… Наша техника не позволяет преодолеть Орбитиум, наши воздушные кули, достигнув определенной высоты, терпят аварии из-за мощного ветра или молний, которые попадают в них, но чаще всего – из-за неполадок в конструкции. Как мы ни пытаемся их наладить, аварии происходят все равно, будто там, в вышине, висит нечто незримое, что мешает работе механизмов. К чему я говорю тебе все это? Поток, бьющий из провала, это излучение, которое влияет на организмы и психику… Я не понимаю, не могу понять, что это. Подобно тому, как наши эфиропланы не могут преодолеть Орбитиум – или, канув в него, назад уже никогда не возвращаются, – подобно этому постигнуть суть потока, как и суть всего мира, мы не в силах.
– А летающий пауног Лан Алоа?
– Кажется, Большой Змей случайно нашел его здесь и научился управлять, воздействуя на сухожилия и мышцы… или на то, что у этого существа заменяет их. Пауног – демон не в большей степени, чем серапион или лавадай. Отсюда есть лаз к стенке провала, иногда я выбираюсь и подолгу наблюдаю за происходящим внизу и вверху. Бывает, что Лан спускается на своем пауноге в глубину, некоторое время остается там, потом взлетает. Всякий раз, когда он летит обратно, конечности твари шевелятся заметно живее, будто где-то внизу она питается.
Они замолчали, думая каждый о своем, и вскоре Гана задал очередной вопрос:
– Ты не знаешь, что такое наш мир, но ты ведь что-то предполагаешь? Не может быть, чтобы ты не думал про это. Как…
– Это называется гипотезой.
– Я не знаю такого слова, но…
– В науке это недоказанное утверждение, предположение или догадка. Но моя гипотеза… слишком невероятна.
– Неважно. Здесь… – Тулага развел руками, – мне все кажется невероятным. Говори.
Нес долго смотрел на свои колени, посапывая и тихо щелкая языком.
– На самом деле гипотеза даже не моя, кое-кто высказал ее раньше…
– Говори! – повторил Тулага.
– Мы на потерпевшем крушение эфироплане, – произнес белый, не поднимая глаз.
Глава 13
Стоя на носу рядом с пожилым боцманом, Арлея Длог произнесла:
– Я не понимаю… ведь все острова известны, разве нет? Куда же он направляется?
Боцман, которого звали Лиг, пожал плечами. Эфироплан двигался быстро, но не настолько, чтобы приблизиться к ладье Уги-Уги, которую без подзорной трубы разглядеть сейчас было невозможно. Столица вместе с проливом Пауко осталась позади, на севере; они миновали Эка-Оре и Малай; утром в облачной дымке за левым бортом канули обрывистые берега Мачули. Впервые надолго покинув Да Морана и отплыв от него на изрядное расстояние, Арлея наконец смогла ощутить место, где жила, и внешним и внутренним взором увидеть архипелаг. Туземные племена, их корольки и шаманы, пироги, кокосовые рощицы, лагуны, каменные кольца бесчисленных атоллов, бухты и мысы, мангровые болотца и прибрежные заросли – желто-коричневые ломкие ветви, опущенные в пуховые потоки, – жемчуг, покрытые мягкими колючками и похожие на синие огурцы трепанги, сандаловое дерево, перламутр, копра, орехи, плантации, цинга, дизентерия и желтая чумка… И везде люди, белые, туземцы и метисы, на всем огромном эфирном пространстве, на всех малых и больших, поросших сочной буйной зеленью или каменистых, утопающих в жаре островах, – поодиночке или группами, отшельники и горожане, в построенных из веток шалашах или каменных домах, и каждый занят своими делами, своей жизнью, и везде – джиги, коршни, скайвы, розалинды… Только сейчас Арлея впервые уловила тот мир, в котором существовала с рождения, вдохнула его в себя полной грудью, наполнилась им и постигла его.
Мягкие эфирные горбы с едва слышным шелестом прокатывались вдоль бортов, стало прохладнее – это была окраина мира, до Орбитиума оставалась всего пара десятков танга.
Арлея устроилась в каюте Тео Смолика. Она встречала людей, страшащихся плаваний, не способных ступить даже на джигу, чтобы пересечь Наконечник. Девушка путешествие переносила спокойно: то, что под ногами не твердь, но доски, под которыми – бездонная облачная пучина, не смущало ее. Боцман ушел, она же еще некоторое время стояла на носу, глядя в подернутую пуховой дымкой облачную даль, на смутные силуэты островов за левым бортом и бледно-синее небо. Вечерело, дул сильный ветер. Арлее он не причинял неудобств: уже на второй день плавания она переоделась в теплый мужской костюм, а волосы спрятала под выцветшую косынку.
Донесся голос, отдающий приказ, она повернулась: двое матросов взбирались по мачте. Девушка пошла вдоль борта, выставив руку, ловя ладонью прохладный ветер. Перед мачтой находилась рубка, на крыше которой за ограждением стояло кресло на высоких ножках. Арлея поднялась по узкой лесенке и через люк в потолке проникла на крышу. Тео Смолик, сжимая длинную подзорную трубу, с удобством расположился в кресле и положил ноги на ограждение. Рядом стояли стул и столик, где находилась бутылка, тарелка и стакан.
Когда появилась хозяйка, Тео не предпринял попытки встать и поклониться, хотя с утра они еще не виделись. Опустив трубу на колени, он лишь слегка повернул голову и приветствовал девушку следующими словами:
– Вот и наша морячка! Мужское платье идет тебе не в той же мере, как женское, хотя и в моем костюме ты, несомненно, хороша, как…
Показать, что она придает значение тому, чтобы с ней вели себя чрезмерно почтительно, значило продемонстрировать слабость, и потому Арлея сделала вид, что не слышит капитана. Она оперлась на ограждение, глядя вперед.
– Не хочешь ли выпить? – предложил Тео. – Стакан один, можешь им воспользоваться, а я…
– Нет, – сказала девушка.
С самого начала плавания капитан оказывал ей знаки внимания, намекая на то, что не прочь был бы вернуться в свою каюту и разделить ее с хозяйкой. Впрочем, намеки были недостаточно навязчивыми, чтобы начать раздражать, ну а когда до блондина наконец дошло, что попасть в постель к Арлее ему не удастся, они превратились во что-то вроде ритуала, ни к чему не обязывающего флирта.