"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
А когда они, налюбовавшись на бронзовый символ города, вернулись в машину, Олюшка сказала негромко, но твердо:
– Прошу всех меня извинить, что повела себя так. Просто… – Тут она запнулась, будто слова на пару мгновений застряли в горле, и продолжила уже другим, прерывистым от очевидного волнения тоном: – Просто меня с Анютой и Светулей не только наша группировка связывает… То есть «ОСА» потому и «ОСА», что мы с ними… Не знаю, это, наверное, вам неинтересно…
– Еще как интересно! – воскликнул Васюта, не дожидаясь возражений от остальных, хотя и Ломону стало уже весьма любопытно.
– А вы… – обвела осица спутников взглядом, – в совпадения верите?
– Нет! – дуэтом воскликнули Силадан с Ломоном, а Васюта синхронно с ними выкрикнул: – Да!
– Ну, совпадениям все равно, верите вы в них или нет, только они порой случаются. Сейчас расскажу.
И Олюшка рассказала.
Глава 23
Олюшкины родители погибли рано – отца она и вовсе не помнила, его застрелили в стычке двух враждующих группировок, когда Олюшка только училась ходить; мать пятью годами позже погибла при поиске гостинцев в одной из оказий. Девочку сначала подкармливала группировка, в которой состояли родители, но в те годы в Мончетундровске безумствовала тотальная, очень жестокая и беспринципная война за зоны влияния, поэтому до пятнадцати лет Олюшка сменила четыре группировки, пока не очутилась в пятой, одной из самой на тот момент сильной и жестокой. Возглавлял ее Сергей Крутько по прозвищу Крутяк – гориллоподобный одноглазый бандит, для которого культ силы и собственного желания заменял собой все. Он и группировку назвал в честь себя любимого «Крутые». Вполне уже сформировавшаяся к тому времени Олюшка стала для него, по сути, наложницей, хотя он во всеуслышание заявил, что берет девочку под личную опеку, так что всем теперь к ней относиться следует исключительно уважительно и звать только полным именем – Ольга, никак иначе. Сам же он называл ее, словно в издевку над ее унизительным положением, и вовсе по имени-отчеству – Ольга Дмитриевна, из-за чего девушка возненавидела это к ней обращение немногим меньше, чем своего так называемого опекуна, а по сути, мучителя Крутяка.
Разумеется, Олюшка с того момента, как оказалась у «Крутых», мечтала от них сбежать. Но сначала у нее не было для этого не только возможностей, но и элементарных сил и мало-мальского опыта для автономного существования. Впрочем, она была готова даже погибнуть от голода, холода, оказий или тварей Помутнения, чем жить вместе с человекообразными утырками, возглавляемыми совсем уже нечеловеческим во многих смыслах Крутяком. А потом ей в голову пришла новая идея – не просто сбежать на волю, а примкнуть к другой, более человечной группировке, ведь до этого ей доводилось жить и в таких, где люди все же походили на людей. Но Олюшка понимала, что даже лучшие из лучших этого города не согласились бы принять ее у себя по двум важным причинам. Во-первых, для любой группировки она была практически бесполезной почти без опыта поиска гостинцев, обнаружения оказий и сражений с утырками – Крутяк берег свою наложницу и не пускал на серьезные операции. Второй, еще более веской причиной, был сам Крутяк – мало кто захотел бы навлечь на себя его гнев. Поэтому Олюшка, которой к тому моменту только что исполнилось восемнадцать, наметила для себя две задачи, которые убирали бы эти две причины. То есть она должна была уничтожить Сергея Крутько, а еще доказать членам новой для нее группировки свою небесполезность. Правда, само по себе убийство Крутяка уже бы стало веским доказательством ее пользы для общества, но хотелось поразить новых соратников еще и каким-нибудь необычным и ценным гостинцем.
Насчет второго пункта у нее даже была идея. Помимо простирающегося вдаль от Мончетундровска большого озера Имандра внутри самого города было скромное по размерам Маруськино озеро, где, по слухам, то ли утопил неверную жену Марусю орогаченный муж, то ли некая Маруся утопилась от несчастной любви сама. Или по дурости, или сразу все вместе, не суть важно. Важнее было то, что на берегу этого внутреннего озера стоял большой и мрачный недостроенный особняк купца Агуновича. Александр Викторович Агунович, обладая, видимо, неким сверхъестественным чутьем, успел улизнуть в Санкт-Петербург перед самым началом Помутнения. Впрочем, что с ним стало затем в столице, тоже являлось большим вопросом, но суть, опять же, не в этом. Сутью же, по слухам, являлось то, что в особняке скопилось большое количество разнообразных гостинцев, но за все время существования Помутнения никто не мог ими поживиться, поскольку как внутри, так и снаружи здания постоянно действовало сразу несколько оказий, включая как вполне привычные гравитационные и температурные аномалии, так и экзотические – такие, например, как «костоломка», оставлявшая от живого человека кожаный мешок кровавого желе без костей, или «малютка», стиравшая память и возвращавшая к исходному состоянию приобретенные в течение жизни рефлексы, превращая контактировавшего с ней в большого младенца. Но если оказии еще хоть как-то можно было заметить – с помощью тех же камешков или прутьев (хотя как определить «костоломку» и «малютку»? – не носить же с собой мешок с мышами, разбрасывая их перед собой в качестве живых индикаторов), – куда хуже было то, что особняк, в первую очередь его обширный подвал, задуманный Агуновичем в качестве винного погреба, населяли, по слухам, совершенно жуткие, неуловимые и неуязвимые существа, названные по месту их обитания черными виноделами. Никто из смельчаков, пытавшихся разведать, какие сокровища скрывает Агуша – так по-детски умильно прозвали в городе жуткий особняк, – назад не вернулся.
Олюшка много раз слышала про Агушу, но почему-то считала эти истории чем-то вроде сказок-страшилок, тем более как раз в качестве сказок их ей с самого детства и рассказывали. И потом – если никто оттуда не вернулся, откуда стало известно про все эти ужасы? Ну да, говорили, что кто-то когда-то увидел, как улетел оттуда в небо на «батуте» (так здесь именовали аномалию, названную нашими сталкерами «космодромом») несчастный гостинцееискатель, который, взмывая ввысь, орал: «Как же там много добра! Но его охраняют живущие в подвале исчадия ада! Не ходите туда никогда!»
Маленькой Олюшке было как реально жутко, так и жутко интересно это слушать, но, повзрослев, она уже смеялась над подобными россказнями: ага, как же, будет кто-то, запущенный оказией в небо, по дороге делиться впечатлениями, что и кого он увидел в Агуше. Да он бы в лучшем случае матерные слова очень громко озвучивал, а еще скорее – просто вопил бы от предсмертного ужаса. Да и потом, все эти «по слухам», «кто-то сказал», «вроде бы» и «будто бы» правдивости таким историям не добавляли.
Короче говоря, она решила все проверить сама. Как говорится, пан или пропал. Уж лучше погибнуть в «костоломке», чем продолжать терпеть, как ломает и топчет твое человеческое достоинство ненавистный Крутяк, а шайка его прихлебателей мерзко при этом хихикает за спиной, в глаза «уважительно» называя Ольгой.
Но для начала нужно убить Крутяка. Даже если будет потом суждено погибнуть в особняке Агуновича, осознание сделанного раскрасит предсмертный миг праздничным цветом. Поначалу Олюшка собиралась застрелить «опекуна» – это ей казалось сделать проще всего. Но пистолет имелся лишь у самого Крутяка, с которым тот не расставался, а на время сна клал под подушку. Стащить же чью-то «Печенгу» или даже более компактный «Никель» тоже вряд ли бы получилось незаметно. К тому же на выстрел непременно сбегутся другие члены группировки – хоть Крутяк с Олюшкой и обитали в отдельной двухкомнатной квартире, остальные «Крутые» занимали две соседние и одну этажом выше, так что звук выстрела услышали бы. И она не придумала ничего лучше, как стащить после ужина тесак для рубки мяса из общей кухни – вечером, а тем более ночью пропажи никто не должен был хватиться. Влез он только во внутренний карман куртки, откуда то и дело норовил выпасть, и Олюшке приходилось прижимать к груди руку, что заметил Крутяк.
– Что там у тебя? – прищурил он единственный глаз.
– Ничего. Просто живот режет, зря много репы съела. Пойду прилягу…
Оказавшись в спальне, Олюшка сразу убрала тесак под подушку, а сама действительно легла на кровать и притворилась спящей. А ночью, когда Крутяк уснул, она достала оружие возмездия и, недолго раздумывая, со всей силы, на которую была способна, рубанула им по шее своего мучителя. Перерубить ее с первого раза не получилось, но бандит, издав негромкий булькающий звук и судорожно дернувшись, остался лежать неподвижно, пропитывая кровью подушку и верх одеяла. Будь это при свете дня, Олюшку бы, возможно, замутило от такой картины, но был уже конец июля, полярный день закончился, и хоть полной темноты в комнате даже ночью все-таки не было, в полумраке кровь выглядела не алой, а черной, что не казалось особо тошнотворным. Тем не менее первым желанием Олюшки было как можно скорее сбежать, но ей подумалось, что в чужой группировке на слово в смерть главаря «Крутых» не поверят. И тогда она, пересилив себя, нанесла еще несколько рубящих ударов тесаком, пока голова мучителя не отделилась от тела. Взяв ее за длинные сальные волосы, Олюшка отнесла свое веское доказательство в соседнюю комнату и положила в рюкзак Крутяка. Затем вспомнила о «Канде», вернулась в спальню и, отбросив окровавленную подушку, забрала пистолет. Одежда Крутяка висела на спинке стула, кобура была пристегнута к ремню. Перецепив ее на собственный ремень, Олюшка вложила туда «Канду» и, почувствовав на поясе приятную тяжесть, удовлетворенно кивнула. Больше ее тут ничто не удерживало.
И все-таки ей повезло, причем неоднократно. Во-первых, потому что ее не заметил дежуривший возле подъезда караульный – разминая ноги, он ходил туда-сюда вдоль дома, и пока не смотрел в ее сторону, Олюшка успела добежать до угла здания. Во-вторых, она не наткнулась на чужаков по пути к особняку Агуновича – способствовал этому, конечно же, и ночной полумрак. А еще, пребывая после совершенного убийства в состоянии адреналинового опьянения, Олюшка совершенно не думала о имеющихся в городе оказиях, и ей повезло в третий раз – не попала ни в одну из них.
Более-менее она пришла в себя лишь возле самой Агуши. Вблизи недостроенный и обветшавший за десятилетия Помутнения особняк казался в серых летних сумерках еще более мрачным, чем днем. Олюшка срезала в ближайших кустах длинный прут и, поводя им перед собой, осторожно направилась к чернеющему впереди дверному проему. За пару саженей до него кончик щупа резко прижало к земле – это была «тяжелеха», увеличивающая вес предметов оказия. Попытавшись ее обойти, Олюшка чуть не угодила в «печку» – кончик прута малиново засиял и, обуглившись, отвалился. Сразу за дверным проемом поджидал «зимник» – щуп мгновенно покрылся инеем. Еще через пару шагов прут едва не вылетел из рук – там притаился «батут». И хоть крыша в этой части здания отсутствовала, внутри все равно было куда темнее, чем снаружи, так что нужно было вести себя предельно осторожно.