"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16

Перумов Ник

С того самого момента, как она безошибочно указала на место, где стояла исчезнувшая «машина времени» (на самом деле, конечно, никакая не «машина» и уж тем более не «времени»), профессор Николай Михайлович Онуфриев не оставлял Юльку в покое. На бесшумно скользящей по дороге «волге» (Юлька никогда не ездила на подобных машинах, на такси у них с мамой попросту не бывало денег) профессор возил Юльку на работу в институт, сажал в кресло, на манер зубоврачебного, обклеивал электродами, словно в больнице, снимал какие-то «показания».

Кстати, дядю Сережу почему-то перевели в другой отдел, на совсем другую работу, отчего он сделался совсем злым, ну точно Карабас-Барабас или Бармалей. Хорошо, что школа кончилась, а то явился бы за Юлькой туда — она теперь его боялась.

Несколько

помощников Николая Михайловича, как поняла Юлька, тоже посвящены были в тайну, и к ней, Юльке, относились с каким-то удивительным трепетом.

— Да ничего эти энцефалограммы не покажут, Эн-Эм, — уверенно говорил низкорослый широкоплечий крепыш, с бородой от уха до уха и в свитере крупной вязки под горло, в каких ходят туристы. — Это же суперструктура, четвертая система, мы же пробовали обсчитать…

Профессор Онуфриев, или Эн-Эм, как его тут все звали, молча кивал, хмурился, глядел на бесконечные бумажные ленты, исчерченные волнистыми линиями.

— Вы ж давно их предсказали, «чувствующих», — продолжал крепыш. — Пашка ваши же, Эн-Эм, вычисления, просто довел до логического конца.

Профессор недовольно поморщился.

— Суха теория, Миша, голубчик. Мне это представлялось не более, чем забавным математическим экспериментом, расширением применения наших вычислительных методов к структуре нейронных связей мозга…

— А теперь стало ясно, что «чувствующие» — реально существуют! — строго сказал бородатый Миша. — И вы, вы, Эн-Эм, их предсказали, не отпирайтесь!

— Нобелевскую премию нам всё равно не дадут, Миша, урежьте, голубчик, восторги. Задумайтесь лучше, какова вероятность, что «чувствующей» оказалась вот эта девочка, одноклассница моего внука, а не мы с вами?.. В храм заглянуть желания не возникает?

— Ну Эн-Эм, ну бросьте вы это поповство! — отмахнулся Михаил. — У нас наука! У нас прорыв! На десять нобелевок! И на столько же ленинских, то есть я хотел сказать…

— Вот во всём вы, Миша, работник превосходный — и усердный, и внимательный, и воображение у вас работает, как теоретику и положено, и с красными-белыми всё правильно понимаете, а того лишь никак не уразумеете, что России без веры никак, мой дорогой.

— Ну, Эн-Эм, ну вы же сами всё понимаете… — принимался спорить коротыш и Юлька тут уже переставала слушать. «Про Бога» — это было просто страшно. Церкви она боялась. Там были какие-то жутковатые «попы», которые «торговали опиумом для народа», там толпились столь же жутковатые старухи в уродливых салопах и платках, туда не ходили пионеры и октябрята, плохое, это, в общем, было место. И недаром в книжках и фильмах попы либо помогали белякам с кулаками, либо сами убивали наших — красных. И почему же такой хороший, такой добрый профессор — ходит, оказывается в эту ужасную церковь?..

…Но потом они возвращались обратно на загородную дачу, где ждал друг Игорёк, комаровский пляж, светлый песок и лёгкий прибой, в котором можно брести по колено долго-долго, а дно всё не будет понижаться. И они, спустившись лесной тропой до Приморского шоссе, перебежав его, увлечённо строили запруды на впадавшем в залив ручье, или просто валялись на солнышке; чтобы потом вернуться домой, и помогать Марии Владимировне — Юлька с каким-то удивительным даже для неё самой удовольствием помогала накрывать на стол, доставать старинные тарелки с вензелями, старое же серебро, украшенное гравированными инициалами; Николай Михайлович переодевался в «вечернее», обычно он даже дома ходил в белоснежной рубашке со строгим галстуком и запонками.

А потом Мария Владимировна садилась к фортепьяно. Играла Шопена, почему-то особенно его. Правда, в один из вечеров она сыграла совсем не классику. И вид у добрейшей Марии Владимировны был совсем недобрый.

Мотив был донельзя знакомый.

«По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд, чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот…»

Юлька сама не раз с удовольствием это пела в школьном хоре.

А тут слова оказались какими-то совершенно иными.

Из Румынии походом Шёл Дроздовский славный полк, Во спасение народа Исполняя тяжкий долг. Много он ночей бессонных И лишений выносил, Но героев закалённых Путь далёкий не страшил!.. Генерал Дроздовский гордо Шёл с полком своим вперёд. Как герой, он верил твёрдо, Что он Родину спасёт! Видел он, что Русь Святая Погибает под ярмом И, как свечка восковая, Угасает с каждым днём.

Припев тоже был странный, полузнакомый — про какие-то «офицерские заставы», которые «занимали города». Какие-такие «заставы», если должно быть «партизанские отряды»?

— Игорёх, про что это бабушка? — осторожно, шёпотом спросила Юлька. И тут вдруг вспомнила — столкновение с дядей Сережей у подъезда Игорева дома, когда у профессора вырвалась эта странная фраза — про Дроздовский славный полк, шедший «из Румынии походом». — Ой, я дурёха, это же… это же…

— Это марш нашего Дроздовского полка, милая, — повернулась Мария Владимировна. — Прошедшего и впрямь от Румынии до Дона. Ты, поди, в школе-то про это не учила…

Юлька замотала головой. История у них была только «древнего мира», с развалинами Пальмиры на обложке. А до этого только «Рассказы по истории СССР», где, само собой, никаких «дроздовских полков» не имелось. Про Олеко Дундича — да, про Котовского, про Буденного — пожалуйста, а из беляков — Колчак, Деникин да Врангель, «чёрный барон». Рассказывалось, как колчаковцы ходили в «психическую атаку» на дивизию Василия Ивановича Чапаева — «Раннее утро. В окопах залегли чапаевцы. Они настороженно вглядываются вдаль. Бьют барабаны: это белогвардейцы пошли в атаку. С винтовками наперевес, в черных мундирах, с царскими орденами на груди, они идут стройными рядами, как на параде, чётко отбивая шаг…» [114] .

114

«Рассказы по истории СССР», М., «Просвещение», 1976, стр.131. Читатель легко узнает в этом описании знаменитые кадры «психической атаки» из кинофильма «Чапаев». Разумеется, в действительности ничего подобного не случалось, но в советские учебники включались, как исторические «факты», чисто пропагандистские материалы.

А бабушка, допев и принявшись разливать чай — стала рассказывать, мерным спокойным голосом. О том, как в конце Великой Войны, или «первой мировой», как её стали называть потом в СССР, разваливалась некогда могучая русская армия, поддавшись сладким посулам агитаторов, и как среди этого хаоса Генерального штаба полковник Дроздовский собрал на Румынском фронте отряд добровольцев, отправившихся в долгий поход из города Яссы на Дон, чтобы присоединиться к Добровольческой армии.

Как шли степями, сохраняя строгий порядок и дисциплину. Всего одна тысяча человек, готовых сражаться за единую и неделимую Россию. В дороге отряд разросся; в Мелитополе дроздовцев встречали как освободителей.