"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16

Перумов Ник

И Урс, чувствуя, как умирает его едва родившаяся любовь, неожиданно для себя запел другую песню предка.

Песня солдата Война дорогами идёт, и мы за ней шагаем. Она нас кормит и ведёт, а мы ей помогаем. Воитель думает за нас, десятник направляет, А если что не так пойдёт, солдат не отвечает. Когда пришёл в деревню к нам вербовщик с кошелём, Не думал ни минуты я, решил тотчас наняться. Я бросил с лёгкою душой свой труд и жалкий дом, Семье и девушке сказал: "Счастливо

оставаться!" Над полем веет славы стяг, Для тех, кто доберётся, Но каждый твой неверный шаг Могилой обернётся. Вино пред битвой браво пьём, что смелость навевает, А после битвы брать пойдём, что враг нам оставляет. Девица, зря осталась здесь — теперь нам девкой стала, А ты, мужик, сочти за честь, что жизнь не убежала. Награбив целый тюк добра, его мы вмиг пропьём, Помянем тех, кто в битве пал, и сразу позабудем, Остаток огненной воды мы в глотки шлюх вольём, И всё равно теперь для нас, что завтра сулят судьбы. Над полем веет славы стяг, Для тех, кто доберётся, Но каждый твой неверный шаг Могилой обернётся. Проклятье навлекли на нас жестокость, блуд и наглость, И в ад сойдём в недобрый час, всем демонам на радость. Отец и мать забыли нас, никто не вспоминает, Та, что невестою была, давно уж проклинает. Живём до смерти, а она за каждым ждёт углом, В вине не радость мы найдём, а краткое забвенье, И место, где твой труп лежит, теперь твой вечный дом, Откуда улетит душа на страшное мученье. Позора, а не славы, стяг Над полем боя вьётся. В солдаты самый первый шаг Проклятьем обернётся.

Из уст девушки с трудом вырвались слова:

— Из… тебя… обман… стал… выходить.

Урс нежно сказал:

— А вот теперь я твоё желание исполню. Молись за меня.

Потерянная любимая. Среди толпы людей тебя лишь замечаю, Улыбкою твоей я в миг один пленён, Прости меня, любовь, я имени не знаю, А если б даже знал, что было бы мне в нём? Ещё раз глянь в глаза, любовь моя нежданная, Теперь и навсегда ты самая желанная, Не думал, не гадал, что можно так попасться: Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться. На празднике теперь один совсем в толпе я, Смотрю лишь на тебя, и вижу лишь одну. Приблизиться к тебе я, жалкий трус, не смею, А от красы твоей теперь уж не очнусь. Ещё раз глянь в глаза, любовь моя нежданная, Теперь и навсегда ты самая желанная, Не думал, не гадал, что можно так попасться: Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться. И вдруг исчезла ты, внезапно, как явилась, На миг глаза отвёл… Ты где, моя звезда? И вечной грусти дар Судьбой мне дан, как милость, Тебя я не нашёл, но память навсегда. Всегда в моих глазах, любовь моя нежданная, Осталась вечно в снах моих ты, самая желанная, Не

думал, не гадал, что можно так попасться: Тебя навек терять, с тобой навек остаться.

Девушка улыбнулась из последних сил, закрыла глаза, и Урс даровал ей лёгкую смерть по её просьбе.

Только теперь он заметил, что рядом с ним стоят Ворон, Неясыть и ещё несколько главарей восставших. Некоторые из них пытались посмеяться над Быком, но Ворон тяжело вздохнул и назначил его комендантом города:

— Я знаю, ты лишних жестокостей не допустишь.

А Урса такое признание способностей и заслуг не радовало…

* * *

Уничтожить город оказалось не таким уж простым делом. Дома были в основном каменными и построены весьма основательно. Урсу приходилось туго. Но ещё два события вновь заставили его поверить в Жёлтое дело.

Один из художников смотрел какими-то остекленевшими глазами. Приглядевшись к нему, Ворон подозвал Неясытя и оба они произнесли:

— Дурь!

В этом мире наркотики были объявлены абсолютно вне закона и Монастырями, и Единобожниками, поскольку они необратимо разрушают душу. Но Проклятые относились к ним терпимо. Поскольку все старались не вмешиваться в дела Проклятых Ненасильников, дурь бытовала в их поселениях и кварталах. Через Древних она порою попадала в среду знати и богемы. В таком случае безжалостно уничтожались все причастные к её потреблению, хранению и продаже.

Сейчас художник мог надеяться лишь на пытки. Даже сквозь дурь он понял, что с ним теперь будут делать и, заскулив, пообещал в обмен на помилование выдать всех, кто причастен. Когда он назвал шестого из художников и художниц, четвёртую аристократку и третью гетеру, лицо Неясытя скривилось, и он сказал довольно громко:

— Всех под корень! Знал, что гнилой город, но не знал, что настолько! И чую, ещё что-то здесь найдём!

Всех художников и аристократов рассадили на колья, чуть позже то же сделали с их женщинами и с гетерами. Их слуг и рабов, на которых они указали, водрузили туда же, а доносчиков оглушили, чтобы смягчить им пару часов мучений. После этого насадили на кол и отошедшего от наркотического опьянения художника, объявив ему, что его приговор, как и обещано, смягчён: он заслуживал распятия, а заодно его оглушат сначала.

А тем временем в трёх мастерских города нашли другие страшные вещи: порох, заготовки для пушек и компоненты греческого огня в большом количестве. Огнестрельное оружие было строжайше запрещено, и вообще, взрывы не допускались даже в "мирных" целях. На колья отправились мастера этих мастерских, их семьи и их старшие подмастерья.

Урсу было жутко: впервые восставшие совершали такие страшные казни. Раньше порою толпа расправлялась с кем-то из особенно ненавистных чиновников или стражников, а восставшие были почти ни при чём. Но, призадумавшись, он решил, что и здесь всё правильно: заразу нужно сразу выжигать калёным железом. Ум ему вроде бы говорил это, а перед глазами стояла погибшая девушка…

Порох и греческий огонь решили использовать для окончательного разрушения проклятого города. Уголовных типов, стражников, дворян, купцов, членов двух провинившихся цехов: оружейников и алхимиков — вместе с членами их семей заковали в цепи и объявили, что они навечно стали позорными рабами. Детей их разрешили брать крестьянам из соседних деревень и оставшимся горожанам, а не усыновлённые должны были разделить участь родителей.

Остальным сказали: помогите снести город с лица земли и вольны уходить в любую из освобождённых деревень.

* * *

Третий день шло разрушение города, когда в окрестностях показались всадники принца Клингора. Стало ясно, что бежать бессмысленно, остаётся единственный шанс на спасение: отстоять развалины города. Жёлтые первым делом раздали оружие тем из свободных, кто выразил желание защищать город, и одновременно загнали в ещё не разрушенную цитадель всех остальных. Клингор мешкать не стал, и вечером того же дня пошёл на приступ. Никто из восставших не предвидел такого, поскольку уже темнело, и началась вторая бойня.

Неясыть отвёл Ворона и Урса в сторону и торжественно нацепил чароитовую застёжку на косу.

— Тайный Имам! — шёпотом воскликнули оба атамана.

— Да. Я должен погибнуть как тайный имам. Это приказ настоящего Тайного Имама. Ещё не могло разгореться всеобщее пламя, и нам необходимо создать у врагов впечатление, что мы разгромлены полностью. А вы, соответственно, временно возводитесь в высшие ранги и разделите эту честь со мной, вашим нынешним Тайным Имамом, — "подтвердил" Неясыть, отдавая Ворону яшмовую застёжку, а Урсу золотую.

"Так умри же по своему собственному желанию, предатель!" — подумал Урс и снёс "тайному имаму" голову. Как ни странно, Ворон кивнул и сказал:

— Приказываю тебе: беги и прячься! Ты можешь возродить настоящих Жёлтых! А я должен погибнуть за то, что дал завлечь всех нас в ловушку, — и Ворон Кор Лакиран нацепил на себя яшмовую застежку, а золотую забрал у Урса.

Урс отрезал себе косу кинжалом, снял жёлтую повязку и ушёл в развалины домов. Ворон бросился к цитадели, куда бежали Жёлтые. Сражения с хорошо организованной регулярной армией они выдержать не могли. А люди Клингора, взбешённые зрелищем разрушенного города и рассаженных на колья, никого в плен не брали.