"Фантастика 2024-30". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
— Благодарствуем, ваше величество, — чернявый в пояс поклонился Увиллу, и остальные, которым, похоже, очень хотелось вновь бухнуться на колени, всё же решили повторить вслед за старшим.
— Однако же мне сообщили, что вы разобрали свои жилища?
— Точно так, государь, — самодовольно ухмыльнулся чернявый.
— А что ж у вас, мужички, жёны али детки имеются? — Увилл продолжал использовать простонародный сленг, как он делал, бывало, ещё во времена своей «битвы за Духовицы».
— А как же, государь! И жёны имеются, и детками Арионн Благословенный не обделил!
— Так где же тогда ваши домочадцы сейчас живут?
— Поди землянки вырыли, — пожал плечами чернявый. — Аль в хлевах…
—
— Да они-то ведь людишки привычные, государь-батюшка… — запинаясь начал оправдываться чернявый.
— А я, стало быть, по-вашему, неженка пуще ваших жён и детей, сызмальства привыкший к хоромам? Да будет тебе известно, мил человек, что я с четырнадцати лет хожу в военные походы, где мне приходилось спать, положив голову на мешок и укрывшись плащом от дождя!
115
На самом деле, несмотря на весьма расхожее среди жителей доменов мнение о том, что палатийцы — дикари и живут в землянках, это, скорее всего, не имеет под собой никакой почвы. Действительно, прежде, ещё во времена империи, племена южных палатийцев строили полуземлянки, однако со времён их покорения Кидуей там, как и повсюду в империи, стали рубить бревенчатые избы. Судя по рассказам некоторых торговцев, полуземлянки встречаются в бедных деревушках Палатия и сейчас, но это всё-таки скорее исключение, чем правило. Кроме того, в виде исключений подобные сооружения можно встретить и в пределах Союза доменов. Однако же стереотип оказался настолько живуч, что просуществовал уже много тысяч лет и прочно укрепился в сознании южных соседей Палатия.
— Но государь-батюшка…
— Не перебивай! По-твоему, коль я благородных кровей, так мне для жизни нужно что-то иное, чем твоим детям? Другой хлеб, другая вода? Скажи-ка мне, неужто для тебя какой-то барин важнее собственных домочадцев? Неужто ты готов обречь их на смерть, лишь бы угодить лорду? Или так ты показываешь свою преданность мне? Но посуди сам — если ты вот так запросто предал самых дорогих и близких тебе людей, как я могу быть уверен, что следом ты не предашь и меня?
Несчастные мужики крупно дрожали, не на шутку испуганные таким поворотом. Почти все они опустили лица, кто-то, не скрываясь, плакал. Лишь чернявому здоровяку ещё хватало духу не отводить лица от короля, но и он был бледен, словно полотно.
— Я хочу построить королевство, в котором все будут жить одинаково счастливо — и баре, и колоны. Пойми, парень, покуда ты сам не зауважаешь себя, этого не сделает никто вокруг! Твою жену и твоих детей даровал тебе сам Арионн, и отрёкшись от них, ты отрёкся и от самого Белого бога!
— Но так ведь и вас, государь-батюшка, даровал нам сам Арионн-милостивец, — сипло начал оправдываться мужик. — Простите, если чем обижу, да только баб да детворы у нас полным-полно, и всё новые нарождаются, а вот король — он один такой! Ни прадед прадеда моего, ни его прадед не видали королей, а коли что случись с вами — так, поди, и внуки моих внуков не увидят!
Увилл что было сил стиснул челюсти, чтобы удержать улыбку. Глядя на своего короля, сохранили строгие мины и стоящие тут же дворяне, хотя они, похоже, давно разгадали игру Увилла.
— Когда король Вейредин шёл через Аментар, ему иногда приходилось голодать. Многие зажиточные люди видели в нём лишь одинокого бродягу и не хотели бросить ему даже краюхи хлеба. Но одному бедняку Арионн явил в видении, кто пройдёт мимо лачуги его, и когда Вейредин, шатаясь от голода, брёл по дороге в тех местах, бедняк вышел и вынес ему кусок хлеба и воды. Бог-король с благодарностью принял хлеб, съел его без остатка, но не насытился. «Не найдётся ли у тебя ещё немного хлеба, добрый человек?» — спросил он. «Не взыщи, боже, но это был последний кусок хлеба в моём жилище. Он предназначался моему сыну, который сейчас в поле, и другой пищи у меня нет…» — отвечал ему бедняк.
Все — и дворяне, и простолюдины — затаив дыхание, слушали своего короля. Увилл умел рассказывать так, что буквально завораживал слушателей. Он любил рассказывать притчи из жизни короля Вейредина в том числе потому, что они были просты для понимания и всегда производили неизгладимое впечатление.
— Когда Вейредин услыхал, что невольно съел последний кусок хлеба, предназначавшийся ребёнку, он так разгневался, что, не сдержавшись, дал бедняку пощёчину. «Ты обрёк на голод своё единственное дитя, глупец, и сделал меня невольным соучастником этого!» — вскричал он и заплакал. «Но Арионн открыл мне, кто ты, боже, и я считал своим долгом накормить тебя!». «Запомни, что прежде всех других людей ты должен любить своих родных! Ибо если их ты не любишь всем сердцем, то как можешь любить других?». И тогда заплакал также и бедняк, осознав, что совершил.
Увилл обвёл взглядом зачарованных слушателей и вновь посмотрел на чернявого мужика, из глаз которого теперь тоже текли слёзы.
— Вейредин тогда, увидев, что бедняк всё осознал, помолился Арионну, и тот сотворил чудо. Гороховая лоза внезапно появилась из земли и оплела покосившуюся лачугу бедняка. И на ней было полным-полно стручков со спелым горохом. И как только бедняк срывал стручок, на его месте тут же вырастал новый. Теперь семья этого доброго человека не знала бед и лишений. А бог-король Вейредин зашагал дальше, поскольку ему предстояло ещё сразить злого короля Аментара и спасти все народы Паэтты.
Увилл замолчал, и на некоторое время над лагерем повисла тишина. Казалось, слушавшие его люди не в силах пошевелиться, настолько они погрузились в повествование. Наконец пошевелились дворяне, первыми сбросившие с себя этот удивительный дурман. Чернявый мужик стоял, и по его щекам текли слёзы. Наконец он вздохнул так, словно до тех пор не дышал, утёр лицо грязной ладонью, и проговорил:
— Простите меня, батюшка-государь. Теперь я осознал то, что сотворил, прямо как тот бедняк.
— Вот и славно. Но поскольку я не столь великодушен, как король Вейредин, то я всё-таки накажу вас, мужички.
Простолюдины печально вздохнули, но на их лице читалась готовность принять кару от своего короля.
— Сдаётся мне, что вы просто хотели отдохнуть от своих домочадцев тут, спровадив их в лесные землянки, — Увилл хитро улыбнулся. — Так вот, моё наказание заключается в том, что вы приведёте сюда своих жён и детей, чтобы они перезимовали в лагере!
Первым рассмеялся Гардон, за ним подхватили другие. Этот смех не только не разрушил ту невероятную атмосферу, что создал Увилл своим повествованием, а скорее даже ещё более усилил её. И потому мужики с облегчением расхохотались вслед за барами, нисколько не стесняясь этого.
— Но, государь, тут же не хватит места! — глядя на Увилла глазами, полными обожания, вскричал чернявый.
— Не хватит места? — с деланым изумлением ответил тот. — Да только в одной этой хате можно положить три десятка воинов! Ты бы видел, приятель, как мы ночуем во время военных походов! Прижимаясь друг к дружке, чтобы согреться. Также можем спать и тут — прямо на полу! Заодно и дров сэкономим! Да и к тому же нам тут совсем не помешают стряпухи да швеи! И вам, глядишь, будет не так скучно-то зимними ночами! — и он весело подмигнул колонам.