Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 1
Шрифт:
— Для таких сволочей остается только адское пламя и вечное проклятие! Если кто хоть раз от Господа откажется, то нет для такого прощения!..
А потом повернулся и поглядел на украшающий стену портрет наследника святого Петра с миной «ну вот, вхерачил грешнику как следует, можешь спать спокойно».
Теперь же он говорит возвышенно, с пафосом. О страданиях и жертвах, о Предполье, о Христе всех народов. Наконец доходит до последних лет, до того, как, несмотря на технологическую отсталость и священную бедность мы не утратили с глаз важнейшую цель. Рассказывает о героизме и мученичестве основателей Божьей Милиции, об освобождении от тирании светскости, потребительства и правления безбожников. Мир издевался и смеялся над нами; Падший Запад, гниющий в разврате и богатстве, тыкал в нас пальцами. Азиаты нас презирали, негритянские таможенники безжалостно вытряхивали все и вся на своих границах — но мы сражались, горячо верили и не уронили нашего сокровища.
У всех присутствующих слезы на глазах. И в самом деле чувствуется накопившееся над толпой возбуждение, торнадо сердец, вновь и вновь подпитываемое энергией. Долгие, не смолкающие аплодисменты — генеральная репетиция тех, которые будут подарены Господу. Пришла награда за те обосранные тысячу с лихуем лет, за все это дерьмо, за жизнь у мира на куличках, вечно в самом хвосте. Избранный Народ, а ты не верил в это, парень?! Последние сделались первыми. А я стою здесь, подчиняясь приказу. Где-то там, за горизонтом. Наверняка, имеются ведь и такие, которым еще хуже — взять хотя бы ментов за барьером или других госслужащих, пережитков сверженного светского государственного устройства, которые приглядывают за обезлюдевшей страной. В конце концов, я ведь стою еще на освященной земле, которую неделями обходили процессии, над которой читали изгоняющие дьявола молитвы кардиналы с епископами. Только это ничего не значит. Господь никак меня здесь не заметит. А может оно для меня и лучше.
Оставляю Бибола, которому уже глубоко на все наплевать и, протиснувшись сквозь толпу, влезаю на растущее тут же раскидистое дерево. Напрягаю глаза до боли, пытаясь увидеть выступающего. Но с этого расстояния вижу лишь гигантский, окружающий залитый массами народа горизонт плакат «Polonia semper fidelis» [11] . Один мой дружбан из Отдела Пропаганды рассказывал, что лозунг этот вызвал очень даже крупные споры. Остановились на компромиссе: Все «Р» и «S» оформили в виде якорей [12] , а к каждой «L» прицепили по флажку.
11
Польша всегда верна (лат.)
12
Якорь — символ веры в католицизме. А еще — символ Варшавского Восстания 1944 года.
Прохожусь взглядом по заполненным головами лугам, по транспарантам, хоругвям, лентам и чуму-то там еще, что над этим морем развевается. А ведь я мог бы стоять там, у самого алтаря, где коллеги из комендатуры окружили почетную трибуну и ложу гостей из-за рубежа. Мог…
Разворачиваюсь на своей ветке и теперь гляжу с высоты на барьер. Кордоны ментов отвалили за нас грандиозную работу, тут отрицать нечего — без них вся эта толпа нас попросту бы растоптала. Но в пейзаже за воротами — «где будет плач и скрежет зубовный», как это определил на оперативке шеф охраны порядке во внешних секторах — как будто бы что-то изменилось. Четко видна кучка безбожников, собравшаяся непонятно вокруг чего. Где-то там, среди того скрежета зубовного, наверняка крутится и мой Птеродактиль. Интересно, еще недавно мне дико хотелось оторвать ей башку, а теперь чуть ли не слезы лью при мысли: да в чем же она виновата, сам ведь дурака свалял… Она же наверняка считает меня последним шлемазлом, который попользовался ею, а потом и пальцем не шевельнул, чтобы помочь.
Снова я чувствую себя не в своей тарелке, быстро слезаю с дерева.
«… лишь в этом народе, в одном единственном, не нашел Господь закоренелых грешников. Не запятнали безбожники земли этой. И потому сказал Господь: приду я к народу этому…» — падают из гигантских динамиков слова на очарованную мгновением толпу.
— А скажи мне, — отозвался я наконец, прикуривая сигарету, — почему… тебе нужно устраивать все это… именно таким вот образом.
— Мне обязательно нужно Его увидеть. И чтобы Он меня тоже увидел., - шепнула девица мне в плечо.
Она долго молчала, потом, тяжело вздохнув, продолжила:
— Как-то я сделала аборт. Мне было семнадцать, я не подумала, а тот настаивал, чтобы побыстрее, ну и… сам знаешь, как оно бывает. Я боялась.
— Ясно. Понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь. Как раз за то все покаяния я засчитала, свидетельства имеются. Неподдельные. Никакого дела не было. Только я одна еще о нем помню.
— Тогда почему тебе не дали пригласительный в приходе?
— Все приходский священник. Видишь ли, я уж такая… Иногда просто не могу сдержаться. Холера, даже и сейчас забыла, зачем сюда пришла. Понимаешь, был один такой тип. Нашлась одна сволочь, накапала в приходскую канцелярию, так мне и припечатали. Блудница, так ведь это по-вашему называется?
— Угу. Параграф шестой, статья два, первый подпункт второго абзаца.
— А вдобавок еще и рецидив. Все попало под Оскорбление Общественной Морали.
Н-да, Оскорбление Общественной Морали — одно из самых паршивых дел. Искупление грехов необходимо оформлять через курию, а это куча времени.
— Ну а он?
Девица фыркнула словно кошка.
— Похоже, ты слишком молодой. Он у нас крупная рыба, отец нескольких детей, уважаемый гражданин и так далее. Похоже, он и так бабла выложил, чтобы затушевать дело. Думаешь, он рисковал бы собственным престижем, защищая какую-то подстилку, с которой ему случилось забыться?
Она вздохнула.
— У него наверняка никаких проблем с приходом сюда не было.
— Но, насколько я знаю предписания, тебе все равно должны была дать карточку кающейся, а даже с ней ты уже имеешь право пройти.
— Не знаю… Тут я сама все глупо испортила. Когда все началось, я пошла к нашему приходскому ксёндзу, и он вылил на меня бочку грязи. Я, правда, тоже в ответе не осталась. Вот вырвалось, что я думаю про весь этот цирк, — помню, что после этих слов я инстинктивно вздрогнул, но ничего ей не сказал. — И он тут же такую мне дрянь в бумаги вставил, что вообще не о чем было говорить. Я подумала, что, может, в Варшаве что-нибудь удастся устроить…
Ага, Оскорбление Общественной Морали плюс Святотатство. После такого не отмоешься!
— Только мне на все это как-то наплевать, висит себе и висит. Разве что… Иногда мне кажется, что со мной что-то не в порядке. Я боялась, не думала, что делаю. А вот теперь меня это мучает. Не знаю… Я только хотела, чтобы Он меня увидел. Чтобы он мне помог об этом не думать. Ведь не выкинул бы он меня за двери, как тот приходский поп. Как ты думаешь?
Я задумался.
— Наверняка это я глупости несу. Что там такая как я дурочка может знать о тайнах веры… Я уже и сама не знаю, чего я хочу. Устрой мне хотя бы только проход. Прошу тебя, устрой.
«Вы — Божья Милиция, и вы не имеете права снисходительно относиться к греху. Если бы хоть в чем-то мы снисходительно прощали грешникам, наш народ не был бы тем, чем он является».
— Оставь мне свои документы. Что только смогу, сделаю. — Я и сам удивился, насколько чистосердечно это прозвучало. — А тебе уже пора идти, — прибавил я. — Наши четки получше, чем у приходских священников, но если бы ты должна была остаться на ночь, мне пришлось бы искать исповедника.
После себя она оставила теплую подушку и какое-то, до сих пор неведомое, вгрызающееся в душу беспокойство.