Фантазер
Шрифт:
Такъ было хорошо.
Но тамъ дома у станціи стоитъ юмфру фонъ-Лоосъ и ждетъ его. Онъ уже повторилъ ей однажды: то, что прошло, прошло и что ей лучше ухать. И юмфру фонъ-Лоосъ отвчала, что она не заставить его дважды повторять это, потому, прощай! Но вотъ она теперь снова стоитъ и ждетъ его.
"Вотъ теб кисетъ для табаку, который я теб общала", сказала она. "Если только ты примешь его".
Онъ не взялъ его, а отвтилъ: "Кисетъ? Я кисетовъ не употребляю".
"Вотъ какъ!" сказала она и опустила руку.
И
"Вы, можетъ бытъ, кому-нибудь другому общали кисетъ. Подумайте: можетъ быть, пастору? Женатому человку".
Она не поняла, какъ дорого стоила ему эта маленькая шутка, и не могла воздержаться, чтобы не сказать ему: "Я видла на дорог двухъ дамъ: изъ-за нихъ, конечно, ты и былъ тамъ?"
"Что вамъ за дло до этого?"
"Ове!"
"Отчего вы не узжаете? Вдь вы же видите, что такъ продолжаться не можетъ".
"Все шло бы такъ прекрасно, если бы ты не былъ такимъ сокровищемъ, которое бгаетъ за каждой юбкой".
"Или вы хотите совсмъ взбсить меня?" закричалъ онъ. "Прощайте!"
Юмфру фонъ-Лоосъ крикнула ему вслдъ: "Да! ужъ хорошо гусь, нечего сказать! Я слышу о теб самыя, что ни на есть, скверныя вещи."
Ну, иметъ ли смыслъ подобное чрезмрное безсердечіе? И не выиграла ли бы во стократъ такая-то вотъ бдная душа, если бы она хоть немного опечалилась истинной скорбью любовной? Словомъ, Роландсенъ отправился въ бюро, тотчасъ же привелъ въ дйствіе аппаратъ и попросилъ одного коллегу со станціи Росенгордъ прислать ему съ ближайшей оказіей полъ-боченка коньяку. Потому что, право, эти колебанія, эта вчная суета такъ безсмысленны!
VII
На этотъ разъ Элиза Моккъ не жалетъ времени для посщенія фабрики. Она оставляетъ обширный Росенгордъ и здитъ туда только изрдка, чтобы немножко смягчить въ глазахъ отца долгое пребываніе здсь; тотъ едва ли и одной ногой бывалъ бы въ приход, если бы могъ избжать этого.
Элиза Моккъ все пышне и пышне цвла годъ отъ года; платья у ней были красныя, блыя и желтыя, и ее стали называть "фрекенъ", хотя отецъ ея не былъ ни священникомъ, ни докторомъ. Она была, подобно солнцу и звздамъ, выше всхъ.
Она какъ-то пріхала на станцію, чтобы отправить нсколько телеграммъ; Роландсенъ былъ дежурнымъ. Поклонившись ей, какъ знакомой и разспрашивая ее, какъ она поживаетъ, онъ въ то же время быстро покончилъ съ дловой стороной и при томъ не надлалъ ошибокъ.
"Тутъ два раза поставлено одно за другимъ слово: "страусовыя перья". Я не знаю, нарочно это?"
"Два раза?" спросила она. "Покажите-ка. Господи Боже! вдь и въ самомъ дл. Одолжите, пожалуйста, перышко."
Снимая перчатку и переписывая, она продолжала: "Этотъ купецъ въ город наврно посмялся бы надо мною. Ну, теперь, кажется, хорошо?"
"Теперь хорошо."
"А вы все еще здсь?" сказала она, оставаясь сидть на томъ же стул. "Изъ года въ годъ я вижу васъ здсь."
Роландсенъ прекрасно зналъ, что онъ длаетъ, не прося перевода съ этой станціи на другое мсто. Ужь, конечно, было же что-нибудь, что держало его здсь крпко-на-крпко.
"Надо же быть гд-нибудь", отвчалъ онъ.
"Вы бы могли перевестись въ Росенгордъ. Тамъ все же лучше!"
Однако, едва замтный румянецъ залилъ ея щеки, такъ что она, пожалуй, ужъ пожалла о сказанномъ.
"Мн не дадутъ мста на такой большой станціи."
"Это правда, вы еще слишкомъ молоды."
Онъ слегка улыбнулся жалкой улыбкой. "Во всякомъ случа, очень любезно съ вашей стороны думать, что причина именно въ этомъ."
"Если бы вы перебрались къ намъ, у васъ все-таки было бы побольше общества. Доктора, живущіе по сосдству, бухгалтеры и конторщики. И потомъ туда постоянно прізжаютъ всевозможныя диковинныя суда, и разные люди снуютъ по пристани."
"Капитанъ Генриксенъ съ берегового парохода," подумалъ Роландсенъ.
Однако, какую цль могла имть такая безмрная любезность? Или Роландсенъ вдругъ сталъ совершенно другимъ? Онъ вдь зналъ, что его дурацкая любовь была совершенно безнадежна, къ этому вдь ужь нечего прибавить. Уходя, она протянула ему руку, даже предварительно не натянувъ перчатку. Шелкъ такъ и шуршалъ, когда она спускалась по лстниц.
А Роландсенъ попрежнему сгорбившись услся къ столу, и отослалъ телеграммы. Тысячи удивительныхъ чувствъ проносились у него въ душ, теплота этой нжной руки проникала его всего. Если хорошенько подумать, не все еще обстоитъ такъ скверно; открытіе могло принести большія денежки, если бы онъ только смогъ достать гд-нибудь триста талеровъ. Онъ — обанкротившійся милліонеръ. Но вдь въ одинъ прекрасный день онъ еще можетъ найти выходъ изъ своего положенія!
Пришла жена пастора, она хотла отправить телеграмму отцу. Ко времени этого посщенія Роландсенъ оправился и уже чувствовалъ себя не ничтожествомъ, а большимъ бариномъ. Онъ обмнялся съ пасторшей лишь нсколькими незначительными фразами. Зато пасторша оставалась на станціи дольше, чмъ это было необходимо; приглашала его къ себ поговорить.
Вечеромъ онъ опять встртилъ пасторшу на дорог къ станціи, и она не пошла дальше, а остановилась. Врно, ей ничего здсь не нужно было, разъ она остановилась.
"Вы вдь играете на гитар?"
"Да. Подождите немножко, тогда вы услышите, какъ я играю."
И Роландсенъ пошелъ за гитарой.
Пасторша ждала. Значить, ей собственно ничего не было нужно, разъ она ждала.
Роландсенъ сплъ ей нчто о своей милой и о своемъ друг, врномъ, какъ золото; псенка была простенькая, но голосъ у него былъ большой и прекрасный. У Роландсена была своя цль, задерживая пасторшу на дорог: вдь могло же случиться, что кто-нибудь пройдетъ въ это время по дорог, гуляя. Случалось же это раньше.