Фантазер

Гамсун Кнут

Они снова стали разговаривать другъ съ другомъ, такъ что прошло не мало времени. Онъ иначе говорилъ, чмъ ея мужъ, пасторъ; его рчь звучала, словно голосъ изъ чуждаго міра, а, когда онъ вдавался въ свои возвышенныя фразы, она широко открывала глаза, словно прислушивающаяся двочка.

"Да, да. Господь съ вами!" сказала она, уходя.

"Должно быть, именно онъ со мной," отвчалъ онъ.

Она изумилась: "Вы такъ въ этомъ уврены? Почему это?"

"У него есть на то основаніе. Разумется, онъ Богъ надъ всмъ твореніемъ; но ничего божественнаго нтъ въ томъ, чтобы разыгрывать изъ себя Бога надъ зврьми и камнями. Мы, люди, одни длаемъ его тмъ, что онъ есть. Отчего бы ему и не быть съ

нами."

И, пуская въ свтъ эту великолпную рчь, Роландсенъ имлъ очень довольный видъ. Пасторша размышляла о немъ, идя домой. Ого! голова, которую онъ носитъ на плечахъ, не случайно же сдлала такое открытіе.

Однако, вотъ явился и коньякъ. Роландсенъ самъ притащилъ боченокъ съ маленькой пристаньки подъ навсомъ; онъ не пошелъ со своей ношей въ обходъ, а шелъ прямо среди бла дня, неся боченокъ подъ своей сильной рукой. Такъ былъ онъ близокъ его сердцу. И, однако же, пришло время, когда Роландсенъ пострадалъ за всю неосторожность. Наступили ночи, когда онъ всюду сталъ разыгрывать роль большого барина и вмст съ тмъ разгонять чужихъ рыбаковъ, которые, какъ водится, подстерегали двушекъ.

Въ одно изъ воскресеній въ церкви появился отрядъ рыбаковъ, въ которомъ вс люди были пьяны. Посл службы они стали таскаться по дорог и не ухали назадъ на своихъ лодкахъ; у нихъ съ собой была водка, они все больше напивались и оскорбляли прохожихъ. Вверху на дорог пасторъ бесдовалъ съ ними, но ничего изъ этого не вышло; поздне явился и фохтъ въ фуражк съ золотымъ кантомъ. Тогда нкоторые изъ нихъ ушли къ берегу, но трое, и между ними большой Ульрихъ, не пожелали уступить. — Надо замтить, что они на берегу, — кричали они, — а потому двушки имъ принадлежатъ. — Въ середин стоялъ Ульрихъ, а Ульриха знаютъ и въ Коротен и въ Финмаркен. Попробуй-ка кто-нибудь подступиться!

Многіе жители прихода собрались на шумъ: одни, похрабре, стояли поодаль отъ дороги, другіе лежали между деревьями въ лсу, вс съ жаднымъ любопытствомъ глядли на большого Ульриха, когда тотъ выкидывалъ свои штуки.

"Я прошу васъ вернуться въ лодки", сказалъ фохтъ, "не то мн придется иначе заговорить съ вами."

"Позаботьтесь о томъ, чтобы вернуться домой въ фуражк", отвчалъ Ульрихъ.

Фохтъ подумывалъ о томъ, чтобы взять нсколькихъ человкъ и связать этихъ сумасшедшихъ

"Берегись сопротивляться мн, когда на моей голов эта фуражка", сказалъ фохтъ.

Тогда Ульрихъ и товарищи его схватившись за бока расхохотались чуть не до дурноты. Въ дло вмшался отважный парень рыбакъ, онъ получилъ ударъ въ голову и его сильно поколотили. Ульрихъ говорилъ: "Теперь слдующій!"

"Подайте веревку", закричалъ фохтъ, увидавъ кровь. "Сбгайте кто-нибудь и принесите скоре веревокъ. Его надо арестовать".

"А сколько васъ?" кричалъ непобдимый Ульрихъ. И снова вс трое захохотали до коликъ.

Но вотъ пришелъ большой Роландсенъ; спускаясь внизъ по дорог, онъ шелъ спокойнымъ, увреннымъ шагомъ, и глаза у него были стеклянные. Онъ совершалъ свой обычный обходъ. Онъ поклонился фохту и занялъ твердую позицію.

"А! вотъ Роландсенъ!" воскликнулъ Ульрихъ.

"Хотите видтъ Роландсена, дарни?"

Фохтъ сказалъ: "Онъ совсмъ озврлъ. Онъ одного ужь избилъ до крови. Но теперь мы его свяжемъ."

"Свяжемъ?"

Фохтъ кивнулъ: "Я не хочу больше этого видть."

"Это глупости", сказалъ Роландсенъ: "къ чему связывать? Вамъ только стоитъ позволить мн сказать ему словечко."

Ульрихъ подошелъ, обратился къ Роландсену съ фамильярнымъ привтствіемъ и затмъ нанесъ ему ударъ. Онъ, правда, почувствовавъ, что наткнулся на нчто крпкое и массивное, немного отодвинулся, но все таки продолжалъ кричать: "Здравствуй, телеграфистъ Роландсенъ! Я называю тебя твоимъ полнымъ

именемъ и званіемъ, чтобы ты зналъ, кто ты таковъ". На этомъ дло пока и остановилось. Роландсену уже не хотлось пропустить случая подраться и онъ сталъ жалть, что такъ не кстати промедлилъ и не нанесъ перваго удара самъ. Онъ долженъ былъ отвтить своему противнику, чтобы не дать борьб на этомъ прекратиться. Они переругивались и хвастались оба, словно по нотамъ, какъ это длаютъ между собою пьяные, когда одинъ говоритъ: "Ну-ка, подойди, я-те такъ садану, что…" а другой отвчаетъ: "Да ужъ коли ты сунешься, такъ такую сдачу получишь…" Окружающіе ихъ находили, что съ обихъ сторонъ недурно сказано. Пока фохтъ смотрлъ, какъ гнвъ и недовольство все сильне и сильне разбирали телеграфиста, тотъ смялся въ промежуткахъ своихъ хвастливыхъ рчей.

Вдругъ Ульрихъ ущипнулъ его за носъ, и лишь тогда Роландсенъ вышелъ изъ себя. Вытянувъ руку впередъ, онъ схватилъ врага за куртку. Но это былъ промахъ: разорвавъ ее, онъ выпустилъ Ульриха; разв можно было удержать его за куртку? Онъ сдлалъ нсколько прыжковъ вслдъ врагу, скрежеща и обнажая зубы. Тутъ, наконецъ, и вышло кое-что изъ всего этого.

Когда Ульрихъ попробовалъ нанести ему ударъ по затылку, Роландсенъ сразу узналъ спеціальность своего противника. Но Роландсенъ въ свою очередь былъ мастеромъ и спеціалистомъ въ размашистомъ, тяжеломъ плоскомъ удар всей ладонью по челюсти; ударъ сворачивалъ челюсть на сторону. Послдствіемъ такого удара являлось страшное головокруженіе, такъ что и нельзя было устоять на ногахъ. Ничего не сломаешь при этомъ, и крови нтъ, разв немного въ носу и во рту. Посл такого удара, нкоторое время человкъ не въ состояніи двинуться съ мста.

Вотъ такой ударъ вдругъ и поразилъ Ульриха, онъ покатился къ самому краю дороги. Ноги ослабли, подкосились подъ нимъ, какъ у мертвеца, и головокруженіе оглушило его. Роландсенъ же, хорошо усвоившій языкъ этихъ забіякъ, крикнулъ: "Ну, теперь слдующій!" Онъ длалъ видъ, что ему страшно весело, словно ничего не зная о томъ, что и его рубашка разорвана у ворота.

Но "слдующими" явились товарищи Ульриха, которые оба теперь присмирли, смутились и уже не держались за бока отъ хохота.

"Ахъ, вы, — дтки!" крикнулъ имъ Роландсенъ. "Я могу раздавить васъ, такъ что только мокренько будетъ."

Фохту удалось вразумить этихъ двухъ чужаковъ, поднять своего товарища и стащить его на бортъ, на нейтральную почву. Роландсену онъ сказалъ: "А васъ я долженъ поблагодарить".

Но когда Роландсенъ увидалъ, что трое чужаковъ вопреки его желанію удаляются внизъ по дорог, то онъ до послдней минуты не переставалъ кричать имъ: "Приходите-ка опять завтра вечеромъ. Разбейте только стекло на станціи въ окн, я ужъ буду знать, что съ вами длать. Прощалыги!"

Какъ всегда, онъ придалъ этому слишкомъ много важности, и, не переставая, болталъ и хвастался. Зрители мало-по-малу стали расходиться по своимъ дламъ. Въ это время вдругъ подходитъ къ Роландсену дама, глядя на него блестящими глазами, и протягиваетъ ему руку. Это была пасторша. Она тоже стояла здсь и видла всю эту сцену.

"Какъ это было хорошо!" сказала она: "Ульрихъ не забудетъ этого."

Она замтила, что рубашка его разорвана. Солнце выжгло у него на ше коричневый обручъ, но подъ нимъ видно было голое блое тло.

Роландсенъ собралъ на груди рубашку и поздоровался. Ему было пріятно, что жена пастора на глазахъ у всхъ такъ внимательна къ нему; укротитель буяновъ теперь могъ пожать и плоды своего торжества. Въ благодарность онъ ршилъ, что нелишне будетъ немного обласкать словами этого ребенка. Кром того, какая она бдная женщина! башмаки, надтые на ней, долго не прослужатъ, и вообще, кажется, не очень-то о ней заботятся.