Фантазеры
Шрифт:
После этого меня стали звать соломенной невестой. А однажды, тоже вечером, мама Ольге сказала, что пока все хорошо, и так она за меня меньше волнуется, нужно только, чтобы эта история не очень затянулась. Что ответила Ольга, я не слышала.
А вы даже не знали, что Белая шапочка стала другой. Потом письма почти перестали приходить, и дома все, кроме меня, успокоились. А я их каждый день ждала, но их все не было и не было. И вдруг я посмотрела в ящик и вижу конверт конверт без почтового штемпеля, и в нем билеты в театр.
Я один билет выкинула, я одна хотела идти, я сразу решила — вы в Москве. Мама испугалась и в театр меня пускать не хотела, сказала, история слишком затянулась и вы плохой человек. Я в театр убежала с таким скандалом и опоздала на первый акт.
— Я знаю, — сказал Доватор. — Теперь понимаю, почему все время мне казалось, что я вас где-то видел…
— Что же вы не подошли?
— Я подумал, кто-то чужой сел после антракта на пустое место.
— А может быть, хорошо, что вы не подошли. Мама меня после спектакля встречала с зонтиком.
— Ну вот… А я и позабыл, что вы в десятом и вам уже пора домой.
— Эх вы! Зонтика испугались.
— Нет, но зонтик ставит все на свои места.
— Я не пойду домой. Вы думаете опять исчезнуть. — Женя остановилась. — Не исчезайте, пожалуйста. Ну, пожалуйста, я очень прошу, не исчезайте.
— Я не исчезну, Женя. Я тоже хочу получать ваши письма. Вы будете мне писать, Женя?
— У меня ноги устали. Можно, мы еще немного посидим в подъезде?
— Можно.
Подоконника в подъезде не было. Зато между этажами были маленькие лоджии. Женя и Юрий стояли около открытой двери. Стояли рядом и смотрели, как во дворе ребята колотят клюшками по шайбе.
— Хоккей на асфальте, — сказал Доватор, — веянье века.
— Хоккей на асфальте — вершина популярности, — откликнулась Женя. — Я не буду писать вам писем, Юрий Евгеньевич. Я вам не напишу ни одного письма, потому что вы черствый и трусливый. И мама была права — я соломенная невеста… Юра, только раз поцелуй меня, не бойся зонтика. — Женя забросила руки за шею Доватора и уронила голову к нему на плечо. И Доватор наклонился и поцеловал. И потом еще раз, и все лицо сразу.
— Доватор, возьмите меня замуж. Вы ведь одинокий человек, Доватор.
— Я не одинокий. Я старый. Я для тебя старый, Женя.
— Вы думаете, я некрасивая. Поэтому не хотите, да?
— Ты очень красивая, Женя.
— Не врите, я конопатая. Только все равно возьмите меня замуж. Можно и не замуж. Только я хочу в одном городе с вами. Я, знаете, какая верная вам буду.
— Женька, Женюра, Жень-шень ты мой. Я не виноват, что ты мне в дочки годишься.
— А я сразу всё: и дочка, и жена. Я не знаю, что будет, если вы вдруг так уедете.
— Жень-шень, успокойся, Женюрка… Я старый рыдван.
— И не говорите больше, что старый. Вы просто запущенный и одинокий.
— Ну какой я запущенный, и одинокий! У меня друзья есть. Даже мама и папа есть, только они на Урале и уже в самом деле старые.
— Друзья, они все уже замужем, ну, не улыбайтесь, женатые. А мама с папой от вас внучку ждут.
— Тебе учиться нужно, маленькая.
— А я рожу и учиться буду.
— Фантазерка ты.
— Ты тоже фантазер. Ты Белую шапочку придумал. А когда встретил, испугался зонтика.
— Я зонтика не боюсь.
— Тогда домой я сегодня приду поздно, поздно. И ты меня повезешь куда-нибудь, куда ты хочешь, и расскажешь, какой ты фантазер. Согласен?
— Согласен. Только сначала ты позвонишь маме, чтобы она не волновалась.
— Хорошо, я позвоню. Только ты не слушай, как я врать буду. Иначе ты подумаешь, что я тебе тоже врать стану. А что мы потом сделаем?
— Потом мы с тобой пообедаем.
— А потом?
— А потом мы поедем на Новодевичье кладбище. Там есть могила генерала Доватора, черный мрамор над ним.
— Твой родственник?
— Нет, если по правде… Но я тебе там расскажу, каким я был фантазером.
— А что будет еще потом?
— А потом я уеду в Ленинград.
— Один?!
— Один.
— Не нужно тогда ничего. Ничего тогда мне не нужно.
— Женюрка, я тебе могу искалечить жизнь…
— Если я тебе не нужна, ты уже мне ее искалечил, и хуже ничего не будет. И учиться я не буду, и из дому уйду, и вообще не знаю, что с собою сделаю… И не надо было письма писать: «Люди, мыши и лошади! Как вы там поживаете? Пусть у вас капает дождик, но светит солнце. А у нас отлив, обнажается дно. Оно называется литоралью. На дне лежат широкопалые звезды. А те, у которых лучи узкие, те глубоководные, их на литорали не найдешь. Ко мне с Большой земли прилетел друг, я его называю Клемаш. В Москве сейчас хорошая погода. А у нас снег, и сопки все в белых шапочках…»
— Женюрка, Жень-шень… Дай слово.
— Говорите, Юрий Евгеньевич. — Женя устало махнула рукой, словно все уже в ее жизни кончилось.
— Женюрка, давай так. Ты будешь спокойно кончать десятый. А я буду часто тебе писать и приезжать часто буду. Я ведь теперь в Ленинграде. А потом ты будешь поступать или, если не выйдет, пойдешь работать, а я пока познакомлюсь с твоими родителями.
— Нет, только не так. Не хочу, чтобы ты с ними знакомился. Вот я кончу десятый, и через девять месяцев мне стукнет восемнадцать. И никого тогда спрашивать не нужно будет. Ты тогда возьмешь меня к себе?
— Если не передумаешь, возьму.
— Честное, пречестное слово?
— Ага.
— Ну, тогда ты сейчас еще раз меня поцелуй, и потом пойдем обедать. Знаешь, я какая голодная?!