Фантомас и пустой гроб
Шрифт:
— Долго же вы медлили, мой дорогой, прежде чем соблаговолили увидеться со мной! Но я не стала вас дожидаться. Ухаживая за моей больной тетушкой, я познакомилась с очаровательным человеком, который в настоящее время является моим женихом, а через пятнадцать дней станет моим мужем. Если желаете, я вас ему представлю.
— Нет, благодарю, — сухо ответил судья Перрон и в тот же вечер отбыл поездом в Париж.
Он уезжал разгневанный и оскорбленный. Нельзя сказать, чтобы он испытывал такую уж великую страсть к своей возлюбленной. Однако, узнав, что ему предпочли другого, он был уязвлен в своем мужском достоинстве. Но еще больше волновал его вопрос о том, что будет с ребенком, которого Амели готовилась произвести на свет и который, вне всякого сомнения, был одной из причин столь поспешного брака. «Но это же мой ребенок, — думал судья Перрон, — я не хочу, чтобы его отцом считался кто-то другой, чтобы он носил чужую фамилию!»
Как бы то ни было, но изменить он ничего не мог и решил поскорее забыть свою неверную возлюбленную. Однако сделать это оказалось не так-то просто. Судьба словно нарочно подбрасывала ему сведения о ней. Себастьян Перрон знал, что мадемуазель Тавернье носит теперь фамилию своего мужа, известного хирурга Поля Дропа. Однако их бракоразводный процесс оказался для судьи Перрона полной неожиданностью.
Встретив свою давнюю любовь после долгих лет разлуки — и при столь необычных обстоятельствах, — Себастьян почувствовал, как прежние чувства ожили в его сердце. И, заметив в глазах молодой женщины выражение глубокой печали, он спросил:
— Что с тобой, Амели?
— Себастьян, — ответила она с выражением упрека, — почему ты не спрашиваешь меня о нашем сыне, о Юбере?
Лицо Себастьяна исказилось волнением, он побледнел и отвернулся. После минутного колебания он превозмог себя и ответил:
— Только что ваш муж отклонил разговор на эту тему с такой резкостью, что я подумал… Может быть, с вашим сыном… с нашим сыном… что-то случилось? Вы сказали: «У нас был сын»… Неужели он умер?
— Я не знаю… — с дрожью в голосе сказала мадам Дроп. — Дело в том, что вот уже восемнадцать месяцев, как наш сын… исчез!
— Что значит «исчез»?
— Себастьян! — воскликнула Амели. — Я расскажу тебе все! Это очень серьезно! И я обращаюсь к тебе сейчас не как к возлюбленному, но как к представителю правосудия!
Судья хотел ее остановить:
— Есть вещи, которые возлюбленный может знать, но относительно которых официальному лицу лучше оставаться в неведении…
— Нет, нет! — настаивала она. — Я хочу, чтобы ты знал все, все, что я думаю… что я чувствую… что приводит меня в отчаяние!.. Восемнадцать месяцев назад произошло крушение поезда на линии между Парижем и Лионом. Было много жертв… В этом поезде ехал мой муж с маленьким Юбером… Поль Дроп вернулся домой один и сообщил мне, что мой ребенок погиб…
— Он так и сказал: «Ваш ребенок…»? Он не сказал: «Наш ребенок…»?
— Он сказал так, потому что он знает… Знает, что это не его ребенок… Знает, что у меня был любовник… Все очень просто: когда мы с ним встретились, Поль Дроп был беден… он был ничем… А я была богата! Это все и решило!
— Твоему мужу известно, кто отец ребенка?
— Нет. Зачем ему знать? Впрочем, ему это было совершенно безразлично.
И молодая женщина продолжила прерванный рассказ:
— Сначала я поверила мужу и горько оплакивала смерть сына. Но потом в мою душу закралось сомнение. Я стала выяснять подробности и обнаружила много странностей. Юбера не было в списке погибших, не было и в числе раненых… Когда я стала вести свое расследование, реакция мужа показалась мне подозрительной…
— Что ты хочешь этим сказать?
Амели оглянулась по сторонам и понизила голос:
— Это очень серьезно… Но у меня нет бесспорных доказательств. Я хочу сказать, что Поль Дроп похитил моего сына… И держит его в заключении… Для чего? Очень просто: он намеревается меня шантажировать!
Себастьян Перрон недоверчиво улыбнулся и пожал плечами. Надо сказать, что во время рассказа Амели об исчезновении Юбера он вел себя несколько странно. Отец ребенка, которого он любил, хотя и не видел никогда в жизни, при известии о гибели сына должен был бы проявить признаки если не потрясения, то хотя бы глубокого переживания. Однако этого не случилось. Себастьян не вскочил с места, не закричал, даже не побледнел. Он слушал рассказ несчастной матери скорее с любопытством, чем с состраданием. И Амели Дроп, как ни была она взволнована, в конце концов это заметила.
— Как! — вскричала она. — Ты улыбаешься и пожимаешь плечами? И это все, чем ты можешь ответить на мой рассказ? Значит, судьба нашего ребенка тебе безразлична! Ты настолько сух и эгоистичен, что даже слезинки не пролил над его несчастной судьбой! Я была уверена, что никакие проявления низости со стороны мужчин уже не могут меня удивить. Но ты перешел все границы!
Она остановилась, задохнувшись от возмущения. Тогда судья Перрон, все с той же загадочной улыбкой на лице, взял обе ее руки и, нежно сжимая их, заговорил:
— Моя дорогая Амели! Ты совершенно права в своем возмущении. Если судить по внешним признакам, я должен казаться тебе чудовищем. Но выслушай меня, и ты изменишь свое мнение. Я сделаю тебе совершенно неожиданное, невероятное признание…
Он перестал улыбаться, и тень печали прошла по его лицу.
— Может быть, то, что я тебе расскажу, не только не смягчит тебя, но усилит твое отвращение ко мне. Ибо перед тобой человек, которого отцовская любовь толкнула на необдуманный, более того — на безумный поступок…
— Боже! Что еще ты мне хочешь сообщить?
— То, что успокоит твое страдающее материнское сердце! Да, предчувствие тебя не обмануло: Юбер жив! Послушай… В поезде, где ехал твой муж с маленьким Юбером, был еще один мужчина, который следил за ними. Он встретил их случайно, но, увидев, последовал за ними, как тень… Этот незнакомец не мог оторвать взгляда от хрупкой фигурки ребенка, от его лица, которое, как две капли воды, напоминало ему мать… Он сел рядом с Юбером, воспользовавшись тем, что хирург Дроп уделял мальчику довольно мало внимания. А затем произошло то, о чем ты уже знаешь…
— Да, да, продолжай… — едва могла выговорить Амели прерывающимся голосом.
— …Произошло ужасное крушение, все смешалось в каком-то хаосе среди кошмара, крови, криков раненых и умирающих… И человеку, сидевшему рядом с маленьким Юбером, удалось спасти ребенка, в котором он узнал своего сына!
— Спасти моего сына! — вне себя вскричала Амели Дроп. — Значит, этим человеком был…
Она не успела закончить, — в дверь постучали.
— В чем дело? — сердито воскликнул судья. — Я занят!