Фантомас - секретный агент

Аллен Марсель

— А теперь, капрал, — предложил Норе, — мне кажется, что мы могли бы распить бутылку в честь нашего нового знакомства!

У журналиста вовсе не было охоты пить. Ему пришлось, однако, с фальшивой радостью принять предложение.

Наконец он встал, прося извинения:

— Мне нужно вас покинуть, мсье… Конечно, время моей увольнительной еще не истекло, но у меня есть дела.

Фандор спешил остаться один, поразмыслить, сопоставить свои наблюдения.

Типограф не удерживал его и, казалось, одобрял поведение молодого солдата.

— Вы еще придете, не правда ли? — спросил он. — Мы всегда в вашем распоряжении,

мой брат и мои друзья — они будут жалеть, что приехали после вашего ухода. Имейте в виду, кстати, мы знакомы с некоторыми офицерами, и, если вам иной раз потребуется увольнение, вам надо только сказать нам об этом.

Оказавшись на улице, Фандор поспешил к центру города. Как и утром, он петлял, возвращался на то же место, делал круги. «Я дурак, — заявил он себе наконец, — зачем такие предосторожности? Ясно, что никто за мной не следит». И, ожидая часа возвращения в казарму, Фандор устроился в маленьком кафе, где долго и глубоко все обдумал.

Глава 16

НА БАЛУ В ЕЛИСЕЙСКОМ ДВОРЦЕ

Праздник был в разгаре. В ярко освещенных залах Елисейского дворца теснилась элегантная толпа. Здесь были известные парламентарии, представители высших коммерческих кругов Парижа, но и немало неизвестных, каким-то образом получивших пригласительные билеты на этот официальный прием.

Прошло пятнадцать дней с тех пор, как принц Ио представил свои верительные грамоты и был окончательно аккредитован в качестве посла микадо в Париже. Вот в его-то честь президент республики устроил в этот вечер прием. Благородный японец с усталыми чертами и тонкой улыбкой в углах рта, в национальном костюме, украшенном вышивками, стоял в центре последнего зала.

Старый дипломат с некоторым презрением рассматривал смешанную публику, которая, собравшись в залах Елисейского дворца, позволяла составить довольно дурное представление об аристократии Третьей республики. По-видимому, принц Ио с грустью вспоминал о праздниках, при дворе своего августейшего повелителя — праздниках, конечно, более изысканных, более тонких, более духовных, где встречалось только прекрасное, где малейшие события рассматривались с деликатностью, где все свидетельствовало об ультра-рафинированной цивилизации, восхитительной цивилизации старой Японии, по сравнению с которой наша парижская цивилизация было просто деревенским варварством. Несколько в стороне от залов, где толпились приглашенные президентом, пришедшие большей частью полюбопытствовать и повосхищаться дворцом, в салоне, вход в который охраняли два привратника — в дипломатическом салоне — находились важные лица, со скучающим видом обсуждавшие государственные дела. Те, кто проходили мимо этого салона, указывали на них пальцами и смотрели с любопытством. Эти лица были в каком-то смысле гвоздем празднества.

— Смотрите, это министры!

Президент республики, стоя у камина, разговаривал с одним из них. У него тоже был скучающий, пресыщенный вид, вид человека, вынужденного уважать глупые формальности неизбежного протокола.

Еще дальше, за рядами пальм, без малейшего вкуса расположенных в одну линию, приглашенные проходили в оранжерею Елисейского дворца. Туда охотнее всего удалялись те редкие женщины, которые оживляли своими вечерними туалетами слишком большое скопление черных одежд, официально принятых для президентских празднеств.

Повсюду, однако, виднелись яркие мундиры сухопутных и морских офицеров, служащих при кабинете, при посольствах, в военных органах президента республики, и во всех залах, несмотря на чарующую музыку оркестра, на всех лицах была гримаса скуки.

Те, кто пришли на прием президента просто из любопытства, постепенно начали уходить; теперь остались только лица, обязанные по своей должности, из вечного уважения к протоколу, оставаться на этом официальном празднике, где общий порядок, казалось, никого не забавлял. В салоне, где находился принц Ио, пренебрегавший протоколом и не находивший нужным разговаривать даже с министрами, два человека беседовали, тем не менее, очень оживленно.

— Вот что, лейтенант, — говорил первый из них, полковник Офферман, — у меня так мало времени было сегодня в министерстве, что я не смог с вами повидаться. Но, видит бог, я не забываю о порученных вам делах, они меня очень заботят.

Лейтенант де Луберсак наклонил голову в знак согласия.

— Понимаю, полковник, этими делами нельзя пренебрегать.

— У вас есть новости?

— Нет, полковник. То есть, я должен вам ответить: нет.

Полковник Офферман заинтригованно смотрел на блестящего офицера, столь уклончиво ответившего ему.

— Что вы, черт возьми, хотите сказать? — спросил он. И фамильярно взяв лейтенанта де Луберсака под руку, полковник Офферман предложил: — Давайте-ка пройдемся по саду, сегодня вечером совсем не холодно, а я предпочитаю вести серьезные разговоры в укромном месте… На этих праздниках никогда не знаешь, кто рядом с тобой.

— Вы правы, полковник, сдержанность — мать безопасности.

Полковник пожал плечами.

— Я не хотел бы каламбурить, но раз уж вы заговорили о безопасности, я не могу не отметить, что служба безопасности, сыскная полиция, непростительно вмешивается в наши дела. Черт возьми! Почему эти проклятые полицейские никак не могут успокоиться? Они занимаются множеством вопросов, которые их нисколько не касаются.

— Они продолжают расследование? — осведомился лейтенант де Луберсак.

— Нет, сделанное мною представление и то, что я сам заявил знаменитому Жюву, должно послужить им уроком; теперь они сидят тихо; но я все еще вспоминаю о прежних инцидентах. Все эти люди ужасно осложняют нашу задачу…

Полковник Офферман сделал паузу, а лейтенант де Луберсак из уважения к своему шефу не решался ее прервать.

Двое мужчин вошли в сады Елисейского дворца, почти пустынные, и пошли по маленькой аллее, окружавшей главный газон.

— Ну, лейтенант, — начал внезапно полковник Офферман, — вы думаете, что мы когда-нибудь вылезем из этих историй? Что вы мне только что сказали? У вас есть новости, но их как бы нет! Что за уклончивый ответ! До сих пор мне не приходилось слышать от вас такие окольные речи!

— Господи боже, полковник, — ответил смеясь, лейтенант де Луберсак, — это вовсе не уклончивый ответ, это ответ человека, не решающегося высказаться, который, однако…

— Что однако? Что, лейтенант? Забудьте, что я ваш полковник и отвечайте мне с полной искренностью. Есть у вас какая-нибудь идея о том, где может быть утерянный документ?