Фантомная боль

Рой Олег Юрьевич

– Миша – не просто богатенький мальчик. – Я сам не понимал, почему мне так необходимо защитить Михаила. – Это все внешнее, у него есть шанс все изменить.

– Конечно-конечно, – довольно устало согласился Он, словно бы смирившись с моей «непонятливостью». – Милая девочка Сонечка. Если бы не она, ты за все девять дней вообще не вспомнил бы, что в жизни есть что-то кроме вечеринок под названием «в ночь с пятницы на вторник».

– Но… – Я не знал, что возразить, но был уверен, что и без всяких Сонь мог бы встряхнуться и начать новую жизнь.

– Ой,

хватит, – прервал мои размышления Голос. – Мы с самого начала обо всем договорились, коней на переправе не меняют, в смысле правила игры уже определены. Если в итоге выберешь золотого мальчика – вперед. Но сейчас ты отправишься в следующее увлекательное путешествие по чужой – ну, или своей – жизни. И вдруг тебе там понравится больше?

– Ну… – замялся я, не зная, что сказать.

– Я сказал «не спорь». – Интонации Его постепенно становились все холоднее и холоднее. – Условия обозначены, меняться ничего не будет. Так что расслабься и постарайся получить удовольствие. А то профукаешь очередную попытку так же, как первую.

– Почему… разве я ее профукал? – растерялся я. – Я же все помню.

– Помнишь. Зато там, – Голос сделал паузу, – моментально все забыл. Выпивка, автогонки, девочки и прочая веселуха. Короче, полное погружение и никакого наблюдения за процессом. Да и погружение-то не полное. Про мать вспоминал только в связи с финансами, разве нет?

– Я чувствовал, что в мозгу как будто какие-то двери закрыты! – Вот тут я возмутился совершенно искренне. В самом деле, что это такое: сам подкручивает гаечки у меня в мозгу и сам же обвиняет меня в том, что я чего-то там соображаю недостаточно отчетливо.

– И даже не попробовал их открыть. – Он не возражал мне. Он просто констатировал факт. Даже не подчеркнув интонацией, печалит ли его этот факт или, к примеру, возмущает. Впрочем, вряд ли Его может возмутить мое поведение, наверняка же Он сверх всякой меры насмотрелся на любые человеческие проявления. – Устроился поудобнее на пассажирском сиденье, а сесть за руль не то что не пытался, даже и мысли не было.

– Ты меня воспитываешь, что ли? – От справедливых, чего уж там, но очень уж равнодушных замечаний Голоса я почти впал в бешенство. – Так я в учителях не нуждаюсь, взрослый!

– Ну да, ну да, – добродушно проворчал Он. – Упрямство, друг мой, штука неплохая. – Он помолчал. – Если правильно его использовать. Через тернии к звездам, и все такое. А если назло маме отморожу уши – это, как оно у вас там называется, чистый детский сад. В общем, как повернуть. Хотя это о чем угодно можно сказать. На своем упрямстве ты мог бы, как вы говорите, въехать прямо в рай, причем построить его себе еще при жизни. А вместо этого предпочитаешь казаться глупее, чем ты есть.

– Значит, все-таки я – подопытный кролик? Или даже пробирка с неизвестным веществом? – Почему-то это предположение меня не слишком обидело. То ли потому, что я высказал его сам, то ли и впрямь «уничижение паче гордости», никогда я не чувствовал потребности разбираться в этих тонких материях.

– Ну почему «неизвестным», – уточнил Он мое сравнение. – Вполне известным, но способным расти в разные стороны. Речь не о химической реакции, а скорее о биологической. Не азотная, к примеру, кислота в пробирке, а несколько бактериальных культур. Может вырасти одна из них, может другая, а могут все сразу. Или не одна.

– И все-таки – почему я? – Мне уже самому становилось неловко за свою настырность, но ответ на этот вопрос меня действительно интересовал.

Голос устало вздохнул:

– Какие ж вы все одинаковые, скучно. Как актеры на кастинге. Толпятся в огромной приемной, из кожи вон лезут, лишь бы заметили. А когда режиссер наконец кого-то выбрал, счастливчик со слезами на глазах начинает вопить: «За что мне такое счастье?» – Он хмыкнул. – Ну, или «несчастье», в зависимости от личных амбиций и темперамента. А потом, когда время уже на сцену выходить, начинают вместо живой актерской игры деревянных кукол из себя изображать. Манекены. Да еще и скопированные откуда-то.

Я пропустил мимо ушей рассуждение о манекенах, напуганный словом «несчастье»:

– А вдруг я сейчас проснусь бездомным нищим? Или инвалидом?

Мой испуг Его, однако, ничуть не тронул:

– Ну… могу обещать, что олигофреном ты не окажешься. Что же до остального, то… Тебя так пугает физическая немощность? Или финансовая несостоятельность? А как же упрямство? Как же способность к борьбе, к преодолению?

– Что можно преодолеть за девять дней? – усмехнулся я.

– Многое, уверяю тебя, – довольно равнодушно сообщил-подсказал Он.

– Но зачем? Разве невозможна жизнь в радости и счастье, в наслаждении каждым днем? – В сущности, я продолжал задавать все тот же вопрос «почему я?», попутно стараясь обезопасить себя от каких-то совсем уж кошмарных перспектив. Наивный. Нашел с кем тягаться.

Но, кажется, Он воспринимал мою наивность – и все остальное – не более чем источник развлечения. Или все-таки материал для работы?

– Ты, когда был «золотым мальчиком» Мишей, много наслаждался? – Вопрос опять походил на подсказку, только я не мог понять, что же мне подсказывают. – По моим наблюдениям, все больше от похмелья страдал. А когда не от похмелья, то от скуки. Без зимних морозов нет радости от весеннего тепла. И кстати, морозами тоже можно наслаждаться.

– Мазохизм какой-то, – буркнул я.

– Вовсе нет. – Голос звучал все более безразлично, словно Ему надоело со мной возиться. – Будь честным наблюдателем, отбрось затверженные «приятно» – «неприятно». Приятно-неприятно существуют только в твоей голове. Вот «тепло» и «холод» реальны. Причем тепло ничуть не лучше холода, и наоборот. Чтобы растить цветы, лучше тепло, чтобы кататься на коньках, лучше холод. Ну, давай, пора тебе возвращаться в реальную жизнь.

«Не хочу!» Это было последнее, что я успел подумать.