Фантомная боль
Шрифт:
На «этого» Насте было наплевать. Главное – была Катюшенька и новая жизнь. Что жизнь – новая, это тоже было совершенно ясно. Как на пасхальной открытке, где желтенькие цыплятки, барашки белейших облаков в голубом небе, разноцветные яйца в кружевных корзинках и пухлощекие кудрявые розовые ангелочки, похожие на Катеньку.
Вдруг оказалось, что правильную независимую умницу и красавицу Анжелу, вечный Настин пример, недосягаемый образец и идеал, теперь, когда она лежит в темноте под колючими жаркими комьями, что теперь ее можно жалеть. Э-эх, как нескладно все вышло-то, а? И девочка-малютка сироткой осталась, э-эх, шептались сочувствующие соседки.
Настя мечтала, как будет нянчить
Настя накупила гору всевозможных игрушек – плюшевых медведей, специальных развивающих кубиков, книжек-раскрасок – и мечтала, как весело им с Катюшкой будет во все это играть. Над кроваткой подвесила трубчатые китайские колокольчики, которые называются «музыка ветра» и могут отгонять злых духов. Мечтала, как будет наряжать малышку, водить в цирк, в зоопарк и в кафе-мороженое. А потом – дети ведь так быстро растут, это все говорят – повяжет громадные банты, купит самый лучший, самый правильный ранец и за ручку поведет в первый класс, и ранец будет вкусно-превкусно пахнуть, и все будут любоваться и ахать: какая красивая семья! Катя станет звать ее мамой – а как же иначе? – и только потом, потом, когда племянница совсем уже вырастет, Настя расскажет ей, что была у нее «мама, которая родила», но сразу «ушла на небеса», и Катенька ей родная, родная! А Катюшка, всхлипывая и улыбаясь, прошепчет, что Настя и есть ее настоящая мама, и они поплачут немножко вместе…
Мечтать было так сладко…
Вскоре, однако, оказалось, что дети растут, быть может, и быстро, но все же не настолько быстро, как мечталось. И не то что до школьного ранца – до пирамидок и кубиков еще жить и жить. Менять памперсы (а говорят, раньше были подгузники, и их приходилось стирать! Какой ужас! Это ж вовсе с ума сойти можно!), готовить молочные смеси, мыть бутылочки, гулять каждый день, таская туда-сюда тяжелую коляску. Коляска была дорогая, с миллионом всяческих облегчающих прогулочную жизнь приспособлений, и все время норовила зацепиться – за двери квартиры, лифта, подъезда. Недели через полторы после начала «новой жизни» Настя вместо прогулок стала вывозить коляску на балкон: ну а что, в самом-то деле, какая разница, где ребенок «дышит воздухом»? На балконе еще и лучше: внизу машины с их выхлопными газами, а на верхних этажах воздух наверняка ведь чище? Тем более что окрестные кумушки почему-то не торопились растроганно ахать ей вслед. Да и были ли они, кумушки? Вот во времена Настиной, как бы это сказать, бурной юности они точно были и вслед шипели, она точно помнит! А теперь не стало. И чего тогда надрываться с этой чертовой коляской? И так сил уже никаких. Дни сменяли друг друга так незаметно и были так неразличимы, словно это был один сплошной бесконечный день. День сурка.
Или
Вдобавок и у Катюхи начал портиться характер. Вместо улыбок и непонятных «гу-гу-гу» она начала похныкивать, потом плакать, да все чаще и громче, успокаивалась только на руках, и то не всегда. Да и невозможно ведь таскать ее на руках круглосуточно! Балконные прогулки пришлось прекратить – в квартире еще так-сяк, но с балкона Катькины вопли были наверняка слышны во всех окрестных домах, мало ли, еще полицию какую-нибудь вызовут.
В последние три дня Катерина орала практически без остановки, прерываясь лишь на еду и сон.
Иногда, не выдержав, Настя начинала орать в ответ:
– Ну что, дрянь такая, чего тебе не хватает? На голову встать? Колесом пройтись? Принца английского раздобыть? Так нет у меня никаких принцев! Не-ту, ясно?!
Племяшка на мгновение замолкала, взглядывала на нее с некоторым интересом – ты чего, тетя, с ума сошла? – и вновь принималась вопить.
У других дети как дети, а это черт знает что, а не ребенок!
– Температура, сыпь, понос есть? – Голос в трубке был лишен каких бы то ни было человеческих интонаций. Стерильный такой голос, настоящий медицинский.
– Нет, – пролепетала Настя.
– И все время плачет? Может, она у вас просто голодная? Вскармливание грудное? – деловито расспрашивал медицинский голос.
– Нет, из бутылочки. Но она хорошо ест, – начала зачем-то оправдываться Настя. – Когда поест, спит, а как проснется, опять в рев. Ну пожалуйста, приезжайте! – взмолилась она. – Вы же врачи, сделайте что-нибудь.
– Послушайте, мамаша, вы все-таки не пиццу заказываете, а «Скорую помощь» вызываете, – все так же стерильно остановила ее трубка. – Во-первых, я сама не выезжаю никуда, я диспетчер, я только принимаю вызовы. Во-вторых, если «Скорая» будет выезжать на каждый детский плач, остальные пациенты просто умрут, не дождавшись помощи.
– Но что же мне делать? – Настя уже почти рыдала. Из комнаты доносились Катькины вопли, и хорошо, и пусть они там слышат, что все на самом деле плохо. – Я ее укачиваю, а она орет, я с ума сойду, что делать?!
– Для начала успокойтесь. – Голос немного помягчел. – Ребенок может плакать просто из-за того, что вы сами нервничаете. Температуры, сыпи, поноса, вы говорите, нет. Ест, по вашим словам, ребенок нормально, а после еды спит. То есть никаких тревожных симптомов. Ну а плачет… сходите в поликлинику, пусть участковый посмотрит, может, зубки режутся.
– А вы точно не можете приехать? – переспросила Настя, больше всего опасаясь, что там, на том конце, сейчас положат трубку и что тогда делать? – Я бы заплатила…
– Вызовите вы платную «неотложку», в конце концов, – сурово посоветовал медицинский голос.
– Я не знаю, как… – всхлипнула девушка.
– Ох, мамочки вы, мамочки, нарожаете, а потом… – вздохнули в трубке. – Ну, пишите.
Настя торопливо поблагодарила, отключилась и, с трудом разбирая кое-как нацарапанные на салфетке цифры, дрожащими пальцами начала тыкать в кнопки телефона.
Врач платной «неотложки» прибыл буквально минут через пятнадцать. Точно за углом где-то дожидался. Как фокусник, выдернул из кармана бахилы, отработанным движением натянул их на ботинки. Из чемоданчика появился белый халат, в который доктор так же мгновенно облачился: