Фараон. Краткая повесть жизни
Шрифт:
Кала вспыхнула. Волна жгучей ненависти поднялась в груди. Мерзкое животное, он находит любой повод, чтобы сделать ей больно.
Но вслух произнесла.
– Быть может, Вечноживой, делает поспешные выводы. Они еще совсем дети.
– Дети?! В их возрасте я уже обдумывал военный поход в Нубию и устройство своих владений.
Не зная, что сказать, Кала опустила глаза в тарелку, заметив про себя: «А еще ты думал о том, как убить своего отца». Она подавленно молчала, боясь нарушить тишину.
Отставив пустую тарелку, Рамзес вытер губы. Кала с тревогой взглянула на него. Неужели он сейчас уйдет?
– Мясо.
Слуга потянулся за перепелами под соусом.
– Нет, их потом.
Кала почувствовала, как внутри нее все оборвалось. К горлу подкатил ком. Она не могла, не хотела верить тому, что происходит. По непонятным причинам Рамзес отказывался от своего любимого блюда. Страшная мысль мелькнула в сознании Калы: «Неужели Сара выдала меня?» Набравшись мужества, Кала взглянула на Пафнутия. Верный пес царя, он сидел в двух шагах от Рамзеса, наблюдая за ним и оберегая его от всех несчастий и бед. Кала знала о том, что Рамзес собственноручно отрезал ему язык после жуткой ночи убийств. Когда утром было объявлено о скоропостижной кончине отца-фараона, его супруги и всех их детей, за исключением Рамзеса. В одно мгновение опальный принц превратился в грозного повелителя Кемета. Все считали, что после того, как Рамзес покалечил Пафнутия, тот предаст его, переметнувшись на сторону врагов фараона. Но вышло все наоборот. Безграничная преданность Пафнутия пугала и завораживала своей искренностью и силой. К тому же у Пафнутия была развита интуиция, он всегда чувствовал опасность, которая могла погубить его хозяина. Поэтому, внимательно вглядываясь в лицо слуги, Кала пыталась понять, сколько еще ей осталось жить. Но Пафнутий даже не смотрел в ее сторону. Ему единственному было позволено свободно выражать свое отношение к любому придворному. Ни для кого не было тайной, что Калу, божественную супругу фараона, обыкновенный слуга Пафнутий – презирал.
Царица приказала подать ей фрукты.
Внешне она была спокойна, но внутри ее лихорадило от страха и дурных предчувствий. Только сейчас она начинала понимать, что сделает с ней фараон, если раскроется ее преступный замысел. И Кала вдруг поймала себя на совершенно неожиданной мысли – она совсем не хочет умирать.
Бросив недоеденный кусок мяса на блюдо, Рамзес заметил:
– В какой странной тишине мы едим сегодня. Будто что-то должно произойти. Нефебка, а где музыканты?
Царедворец испуганно склонился.
– Сейчас будут, Вечноживой. Просто, когда началась трапеза, вы не сказали мне, что желаете музыку…
– Зови их.
Нефебка выскользнул из зала, и тут же вернулся, но уже в сопровождении музыкантов.
– Что желаете услышать, Божественный, что-то грустное, веселое или просто спокойное?
– Грустное. Даже сам не знаю от чего…
– Хорошо.
Нефебка подал знак музыкантам, и те затянули грустную мелодию.
Шло время. Фараон не притрагивался к еде, он весь отдался грустной и пленительной музыке. Ему мерещились далекие страны, желтые пески Кемета, и отец, мчащийся на боевой колеснице. Отец… Рамзес задумался о его непростой и жестокой судьбе. О его смерти… Про себя он верил, что сумеет дожить до глубокой старости, и умрет в своей постели окруженный детьми. Только так и должно быть!
– Тебе нравится? – вдруг спросил он, повернувшись к Кале.
– Ты же знаешь, Божественный, очень нравится.
Не удержавшись, царица заметила:
– Неужели даже любимое блюдо не сумеет сегодня развеять грусть твоего Величества?
Рамзес взглянул на многострадальные перепела под соусом и согласно кивнул.
– Ты права. Подай перепела, – приказал он слуге.
И тут произошло что-то невероятное. Блюдо, которое само по себе было не тяжелым, по какой-то непонятной причине неожиданно выскользнуло из рук
– О, Божественный, простите его! Он еще так молод и неопытен!
– Полно, Нефебка! Ничего страшного не случилось. Мне и самому сегодня почему-то не хотелось их есть.
Уже ни о чем не заботясь, Кала резко поднялась с подушек.
– Божественный, позволь мне покинуть тебя, я сегодня что-то очень плохо чувствую себя.
Кала возвращалась в свои покои, ничего перед собой не видя и не слыша. Она плохо помнила, как ее раздели, искупали, умастили тело благовониями. Лишь наконец оставшись одна, она горько зарыдала. Какая-то нелепая случайность разбила все ее мечты. Нелепая случайность…а у нее уже нет больше сил жить с этим животным. Вцепившись зубами в костяшки пальцев, она выла от боли и отчаяния. И не было человека способного утешить ее.
На следующий день, едва Кала приняла утреннюю ванну, в покои вбежала Сара и, упав на колени, испуганно прошептала:
– Ночью отравились две собаки.
Кала безучастно смотрела на себя в зеркало. Черные глубокие глаза, тонкие нежные черты лица, брови вразлет, алые чувственные губы. Может ей надо было родиться уродиной? А может изуродовать себя? И тогда животное само от нее откажется, она будет жить одиноко в каком-нибудь закрытом дворце и никогда… никогда в ее жизни не будет любви… и не будет освободителя.
– Они съели те самые перепела, которые вчера были выброшены.
– И что с того?
– Фараон в ярости. Он думает, что его хотели отравить, но боги уберегли его.
– Он правильно думает.
Кала тяжело поднялась с позолоченного табурета. Она как будто постарела за ночь. Странно было видеть эту надменную высокомерную женщину с опущенными плечами и блуждающим потерянным взглядом. Обняв служанку, Кала произнесла:
– Сара мне все безразлично. Возьми драгоценности на столике. Они твои, ты заслужила их. И беги, спасай себя.
– А вы, Божественная?
– Я… А я очень устала, Сара. Будь, что будет.
Оставшись одна, Кала горько заплакала.
Счастье и радости земной жизни не для таких как она, на ее половине дворца вновь поселились тоска и уныние.
А через несколько дней был действительно выявлен заговор, во главе которого стоял военачальник Хоремхеб. Оказывается, он тоже предполагал отравить царя перепелами, а затем провозгласить себя фараоном. Хоремхеб и его сторонники были публично казнены. Кала безучастно наблюдала за их муками, сожалея только о том, что своими действиями невольно помогла раскрыть заговор. Быть может, Хоремхебу в этом деле повезло бы больше, чем ей. В толпе придворных царица увидела заплаканное лицо Шепсескаф. Вспомнив о своем недавнем разговоре с придворной дамой Менесхет, Кала испытала чувство злого удовольствия. В самом деле, не ей же одной только страдать?
Я медленно прихожу в себя.
Утро.
Я буду жить еще день.
От этой уверенности мне становится спокойно.
Надо мной склоняется лицо Пафнутия. И радость вспыхивает в моих глазах, чтобы через мгновение погаснуть.
Он печально улыбается, а потом начинает свой немой рассказ.
Пафнутий опоздал, и этого было достаточно, чтобы Мефис принял яд. Он успел сказать Пафнутию, чтобы тот вынес его в сад.
Там Мефис и умер.
Я молча смотрю на расписанные стены. Моя роскошная боевая колесница. Она из золота. Ни у кого больше нет такой. Я рассматриваю свое тело. Сильное, гибкое, широкие плечи, узкие бедра. В жизни я немного другой.