Фараон
Шрифт:
К этому времени у Серрены кончился воздух, чтобы кричать, но у нее все еще было более чем достаточно сил, чтобы бегать и плавать. Она вырвалась из моих заботливых рук и повторила весь этот дикий спектакль. Она бросилась вниз по палубе "Четырех Ветров", щедро обрызгивая ее нильской водой, и ее горячо преследовала мать. Вскоре они снова бросились за борт и поплыли к берегу.
– Как ты думаешь, стоит ли спасать их снова?’ Рамсес спросил меня торжественно. ‘Или мы просто дадим им шанс?’
У Серрены была фора для Техути для последнего круга от "Четырех ветров" до восточного берега реки, так что она была первой, чтобы добраться до своего отца. Он поднял ее и подбросил высоко в воздух, как, должно быть, делал, когда она была маленьким ребенком. Он поймал ее, когда она спускалась, и задушил своей бородой и поцелуями. Затем Техути подошла к ним, он поднял ее свободной рукой и, прижав обеих женщин к груди, повел в свою походную палатку.
Мы с Рамзесом поспешно вытерлись и натянули сброшенную одежду, а Ганорд направил "Четыре ветра" к берегу реки. Как только наши нос коснулся земли, мы выскочили на берег и пробились сквозь возбужденную толпу к палатке, в которой скрылся Гуротас со своими двумя женщинами. Это был не простой процесс, так как казалось, что все присутствующие хотели похвалить и поздравить нас за спасение Серрены из лап Аттерика. Нас обнимали и целовали мужчины и женщины без разбора. Но в конце концов мы оказались в походной палатке Гуротаса.
Как и большинство вещей, принадлежавших Гуротасу, внутреннее убранство его шатра было чрезвычайно большим и внушительным. На самом деле он соперничал по размерам с залом собраний в цитадели Спарты, который, как и его гости в тот день, составлял почти половину всего экспедиционного корпуса, или мне так казалось. Среди них были придворные и наложницы всех шестнадцати королевских дворов, сопровождавшие Гуротаса из Лакедемона, а также старшие военные офицеры и министры.
Как только мы с Рамзесом вошли в их ряды, Король Гуротас помахал мне рукой с дальнего конца палатки, чтобы привлечь мое внимание, а затем сказал: "Техути и Серрена ушли менять свои мокрую одежду, так что они могут задержаться на некоторое время, возможно, даже на несколько дней.’
Я усмехнулся его шутке, обнял Рамзеса за шею и, приблизив губы к его уху, повторил то, что сказал Гуротас. Толпа, окружавшая нас, насчитывала несколько сотен человек, и казалось, что каждый из них держит в кулаке кувшин с вином и кричит на своего ближайшего соседа, чтобы его услышали. Кроме того, четыре или пять групп играли на полную громкость.
Рамзес оглянулся на меня с серьезным, но покорным выражением лица. ‘Во имя Долоса, беса обмана и хитрости, как ты это делаешь, Таита?’ Когда мы впервые встретились, он проверял правильность моей интерпретации, но больше не беспокоился. Я полагал, что когда-нибудь он научится читать по губам, но пока он этого не сделал, меня забавляло, что я ставлю его в тупик.
Нам потребовалось некоторое время, чтобы пересечь переполненную палатку, но когда мы подошли к Гуротасу, он долго и сердечно обнимал нас обоих, а затем отвел в сторону и провел через дверь в маленькую и уединенную комнату. Тут Гуротас сразу же набросился на Рамзеса. ‘У меня было совсем немного времени, чтобы обсудить с Серреной срочность ее брака с тобой. На этот раз она со мной согласна.Жизненно важно, чтобы мы представили Аттерика всему миру как злодея, который похитил невинную девственницу из ее дома и семьи и подверг ее невыразимым и жестоким мучениям.
‘Ваше Величество, - тут же вмешался Рамсес, - я должен объяснить вам, что ваша дочь подвергалась пыткам и унижениям. Он избил ее и заключил в тюрьму; однако он воздерживался от лишения ее девственности и не позволял никому из своих последователей делать это.’
‘Я воздаю вечную благодарность всем богам и богиням в доспехах небес за то, что это действительно так, - признал Гуротас.
– Однако во всех странах мира найдутся те, кто бросит поклеп и клевету на мою дочь. Есть только один способ, которым мы можем от них избавиться.’
‘Для меня будет честью взять Серрену в жены, как только это станет возможным. Тебе не нужно больше ничего говорить, могущественный король Гуротас. Рамзес не смотрел в мою сторону, но я понимал, что бракосочетание, которое я устроил для них раньше, навсегда останется тайной между нами троими.
– Я рад, что мы полностью согласны. Я буду считать большой честью, что ты мой единственный сын. Гуротас встал и посмотрел на меня.
– Добрый Таита, может быть, нам стоит посмотреть, не оклеветал ли я двух моих любимых, предложив тебе, что им потребуется несколько дней, чтобы сменить промокшую одежду.’
Рамзес моргнул, а затем бросил вопрос своему будущему тестю: "Когда вы впервые сделали это предложение Таите, Ваше Величество?’
‘Совсем недавно, когда вы двое впервые вошли в мою палатку.’
‘Я не слышал, как вы это сказали.- Он выглядел озадаченным.
– Там было так много шума.’
‘Тогда ты должен попросить Таиту научить тебя слышать глазами. Он единственный из всех, кого я знаю, кто умеет это делать.’
Рамзес уставился на меня, и выражение его лица медленно сменилось с озадаченного на обвиняющее. Я знал, что скоро нас будет двое, способных читать по губам; Рамзес позаботится об этом. Я пожал плечами, извиняясь за то, что обманул его. Может быть, это и к лучшему, что он научится этому искусству, потому что я не мог вечно держать его при себе. В предстоящие годы это обязательно должно было оказаться чрезвычайно полезным для нас обоих. Теперь мне стало ясно, что наше будущее неразрывно связано.
Даже в нашем стремлении показать всему миру, что Рамзес и Серрена - муж и жена, будущий Фараон и царица Египта, мы все должны были вести себя достойно и соблюдать установленный протокол.
Задача отнюдь не облегчалась тем, что мы одновременно вели войну, которая обещала стать самой жестокой и беспощадной в истории Египта или любого другого народа на земле.
С присущим мне здравым смыслом и пониманием я решил не впадать в чисто женскую сферу брака и супружества и полностью посвятить себя мужскому аспекту войны и господства. В этом отношении у меня было самое лучшее общество в лице моих старых и верных товарищей Зараса и Хуэя, а также моих более поздних соратников Рамзеса и других царей, как больших, так и малых.
Как всегда, я руководствовался старой поговоркой любого превосходящего воина - Знай своего врага.
Моим врагом был Аттерик Бубастис, но я его не знал. Он был вымыслом, который, казалось, менял форму и профиль с каждым вдохом. Я даже не был уверен, что он все еще был единым существом. В течение следующих двух дней после того, как мы с Рамзесом прибыли в лагерь Гуротаса, мы наблюдали за зубчатыми стенами крепости на дальнем берегу Нила, и я видел многих, кто мог бы быть Аттериком, иногда даже двоих или троих вместе взятых. Некоторые из них напоминали мне Аттерика, который разражался слезами, когда ему угрожали, или был способен довести себя до крика, истерики с пеной у рта.