Фараон
Шрифт:
В этом оружейном тайнике было несколько сотен составных луков и соответствующее количество длинных стрел с кремневыми наконечниками, которые были подобраны к концам луков. Кроме того, на складе хранилось большое количество бронзовых мечей и кинжалов, а также более сотни боевых топоров.
В ту ночь, которую мы выбрали для нападения на город Луксор, луна, как ни в чем не бывало, превратилась в убывающий полумесяц, который должен был зайти чуть позже полуночи. Это превосходно соответствовало нашей цели. Он давал нам достаточно света для нашего марша на портовый склад, а затем садился, когда нам требовалась полная темнота для нашей окончательной атаки. Наш рейдовый отряд был разделен на взводы, каждый из которых был связан веревкой соответствующей длины, чтобы не дать им разделиться в темноте. Два человека, возглавлявшие каждый взвод, были вооружены кувалдами, чтобы разбить двери складов, когда мы подойдем к ним. Доки находились на достаточном расстоянии от городских стен, чтобы не тревожить стражников звуками ударов молота, и они были еще более приглушены возвышавшимся между ними холмом.
Мы вышли из Сада радости через час после захода солнца. Взводы следовали друг за другом через короткие промежутки времени, сохраняя устойчивый темп, чтобы прибыть к нашей цели в хорошем порядке. Добравшись до пристани, мы сбросили веревки и бесшумно подкрались к дверям склада. Когда потихоньку передали, что все три команды заняли свои позиции, я издал свой печально известный пронзительный свист двумя пальцами. За этим немедленно последовал глухой стук кувалд, грохот распахиваемых дверей склада и смущенные крики часовых, грубо разбуженных ото сна и столь же быстро возвращенных в забытье ударами тех же молотов.
Когда замолчал последний часовой, мы с тревогой ждали, склонив головы и навострив уши, чтобы не услышать новых звуков тревоги и паники от врага, которого мы могли не заметить. Но постепенно мы расслабились, поскольку молчание продолжалось, а затем сменилось скрежетом кремней, когда мы зажгли наши масляные лампы. Фитили вспыхнули, и мы огляделись; мы очутились в длинной комнате, заполненной оружием войны, которое было поспешно сложено в неопрятные груды по всей длине пола.
– Угощайтесь, друзья мои, но только побыстрее. У нас впереди долгая ночная работа, - сказал я им, и они рассредоточились по всей комнате, собирая боевые луки и холодное оружие из груды снаряжения; проверяя натяжение концов луков, прежде чем стянуть их кошачьими кишками, или пробуя острие мечей на своих больших пальцах. Тем временем мы с Рамзесом уговаривали их поторопиться и сделать свой выбор.
В течение очень короткого промежутка времени мужчины вышли из кладовой с изогнутыми луками, накинутыми на плечи, с выпуклыми колчанами стрел и сверкающим оружием в ножнах на поясах с мечами. По шепотом отданным приказам наших сержантов и капитанов они погасили масляные лампы и снова построились. Затем в тесном строю мы двинулись по мощеной улице к главным воротам города. Когда мы подошли к ним, они были заперты на засовы, но, по-видимому, пустовали. Люди, следовавшие за мной и Рамзесом, укрылись в дренажной канаве по обеим сторонам дороги, а мы пошли вперед, и я прижал ухо к двери, чтобы прислушаться. Тишина продолжалась. Я вытащил кинжал из ножен и легонько постучал рукоятью по деревянной раме, используя условленный позывной - три раза по три раза.
На сигнал ответили сразу же. Я подошел к глазку и подождал, пока крышка над отверстием не поднялась с противоположной стороны, и один из ярко-желтых глаз Шехаба поймал звездный свет и сверкнул, когда он посмотрел на меня.
‘Как поживают наши общие друзья?- Тихо спросил я.
– Спят!- так же тихо ответил он и закрыл крышку у меня перед носом. Я слышал, как он возится с засовом на внутренней стороне калитки. Наконец калитка распахнулась. Это был узкий единственный вход, достаточно большой, чтобы пропустить одного человека за раз, если он наклонит голову и будет держать лук на плече. Я заглянул за ухмыляющееся лицо Шехаба и в тусклом свете нескольких масляных ламп, установленных в деревянной решетке, разглядел сонные фигуры охранников ворот. Один или двое из них мирно посапывали. Другой держал один из кувшинов с красным вином, которые я дал Шехабу накануне. Однако теперь кувшин был пуст, и он держал его вверх дном, прижав к груди. Как и остальные его товарищи, он не проявлял никакого интереса к окружающему. Сок красного шеппена, который я подлил в вино, - сильное снотворное.
Первым пятерым из моих людей, которые последовали за мной через калитку, я поручил связать и заткнуть рот стражникам ворот, находившимся в коматозном состоянии, используя для этого направляющие веревки и полоски собственных туник заключенных, засунутые им в рот. Людей, которые следовали за ними, я направил к лебедкам на решетке. Они ухватились за ручки и усилием воли завели их. Массивные ворота застонали и заскрипели, поднимаясь в своих каналах. Как только они поднялись достаточно высоко, остальные наши люди хлынули под них сплошным потоком, держа наготове свое новоприобретенное оружие, но верные моим строгим инструкциям, сохраняя как можно больше тишины. Они не издавали воинственных криков, и сержанты отдавали приказы хриплым шепотом. Но тем не менее топот их сандалий, обутых в бронзу, и бряцание оружия были значительными. Неизбежно, прежде чем все наши люди прошли через ворота и вошли в город, нам бросили вызов стражники Панмаси, которые патрулировали внутренние улицы города. Они прибежали, чтобы исследовать звуки металла о металл и марширующих ног, и сломя голову врезались в наши фаланги. Тихие улицы в считанные секунды превратились в кровавое поле битвы. Рев соответствующих боевых кличей стал непрерывным. Крики " Да здравствует Аттерик Непобедимый!" были немедленно встречены" Рамзес навсегда!’
Наши люди обычно были намного старше низкородных деревенских мальчишек, которыми Аттерик наполнил свои полки, вероятно, потому, что они были более податливы и не были преданы Тамосу и предыдущему режиму. И наши люди уже не были такими крепкими и сильными, как прежде. Но они были опытны во всех искусствах войны, хитрые и дисциплинированные воины, которые знали каждую улицу и переулок города, в котором они прожили большую часть своей жизни. Поначалу нас сильно превосходили по численности свежие молодые войска, которые толпами выходили из своих казарм. Но мои люди умели терпеть. Они сомкнули ряды, сомкнули щиты и мрачно рубили легионы Аттерика. Мы пели наши военные песни, и население Луксора пробудилось ото сна, и они услышали нас. Они услышали имя Рамзеса, и их кровь всколыхнулась. Седобородые старые воины тридцати пяти и даже сорока лет услышали это имя и вспомнили, что они сражались за Тамоса, отца этого человека Рамсеса, и что он был великим и добрым фараоном.
Они также достаточно хорошо знали имя Аттерика, который все еще правил ими тяжелой рукой. Они платили грабительские налоги, которые он взимал с них, чтобы финансировать храмы во славу его самого, и ели черствый хлеб, который был единственным, что они могли себе позволить вместо хорошего красного мяса и вина, которые когда-то были их уделом. Они хранили молчание, когда их старых товарищей согнали вместе и отправили в горы к Воротам мучений и горя, чтобы они никогда не вернулись.
Теперь, услышав имя Рамзеса, они поняли, что это их последний шанс отстоять то, что они считали своим правом. Они отбросили в сторону свитки и шахматные доски, которыми заполняли свои пустые дни, и крикнули женам, чтобы они принесли оружие и доспехи из шкафа под лестницей и не обращали внимания на красную ржавчину, которая расцвела на них. Затем они группами по пять-десять человек вышли на темные улицы города и стали слушать боевой клич "Рамзес навсегда". Услышав это, они захромали, заковыляли или побежали к своим старым товарищам и снова заняли свое почетное место в стене щитов рядом с нами.
Мы сражались до конца той первой ночи и весь следующий день, но к вечеру поняли, что побеждаем, и стали сражаться еще упорнее, и щитовые стены легионов Панмаси начали прогибаться перед нами, а затем рушиться, и его люди начали толпами отступать под знамена Рамсеса, когда поняли, что он египетский фараон и привлекательная альтернатива Аттерику. Затем, когда стемнело, остатки армии Панмаси пали и бежали из города.
Принцесса Серрена была первой, кто приветствовал нас, когда мы вышли через открытые ворота в погоню за Панмаси и его разбитыми легионами.