Фармацевт
Шрифт:
– Даже не думай! – окрысился Соломон Израилевич. – Вот вам свечи и быстро дуйте в палату. Он ведь один в ней лежит и, как я понял, особо не адекватен. Поэтому даже не поймет, что вы там с ним делаете. Только медсестру с собой не берите. А то к вечеру вся больница будет знать, как урологи больных лечат.
– Ох, Сеня, Сеня, – вздохнул Савелий Хананович, – Опять нас в авантюру втягиваешь. Темнишь, как Троцкий. Елы – палы, никогда таким дураком себя не чувствовал, как сейчас.
Тем не менее, оба доктора встали и направились в конец коридора, где в отдельной палате, в будущем получившей гордое название VIP,
– Их же проверять регулярно должны, – жаловался он венерологу ведомственной поликлиники.
На что тот заверил пациента, что переживать не стоит, гонорея лечится быстрей, чем насморк, главное, что после возвращения из командировки, он не успел переспать с женой.
Вот только легко вылечиться не получилось.
Никогда Григорий Борухович Крейман не чувствовал себя так глупо, как в тот момент, когда вставлял свечку в анус больного, находящегося практически в сопоре. В это время его зав отделением стоял на стрёме, чтобы процедурная медсестра, проверяющая капельницу, не зашла в палату.
– Слушай, Савелий, я один себя дураком чувствую, или ты тоже так думаешь? – спросил Крейман, когда они возвращались в ординаторскую.
Гуткин не ответил, но, судя по лицу, его чувства были понятны и без слов. Больше всего сейчас он злился на Когана, сумевшего подвигнуть его на эту авантюру.
Когда они зашли в помещение то увидели, что Соломон тоже перебазировался сюда из кабинета заведующего и сейчас оживленно беседовал еще с одним урологом Фаиной Моисеевной Левиной.
Фаина Моисеевна во время войны три года отслужила в должности начальника санитарного поезда, поэтому лексикон имела своеобразный. В общем, без мата связной речи у неё не получалось.
Вот и сейчас она прокуренным голосом спросила:
– Мальчики, вы, что, б… сегодня друг за другом ходите, б…, прямо, как два еба. тых пидораса.
Мальчики, которым было за пятьдесят, дружно заржали. После того, как они благополучно поставили свечку больному, и никто этого не заметил, им явно полегчало, поэтому смеялись они несколько дольше, чем нужно. Опытное ухо Фаины Моисеевны уловило этот диссонанс, поэтому она сразу поинтересовалась:
– Вы чего, б… п… опять натворили? Б…, Савелий, тебе не стыдно? Повзрослеть бы уже пора.
– Ничего мы не натворили, – пробурчал Гуткин. Но Фаину Моисеевну было не провести.
– Колитесь, быстро, чем занимались? – пристала она, как репейник.
Скрывать свою самодеятельность доктора не стали и рассказали все, как есть.
Левина, глядя на них, выразительно покрутила пальцем у виска.
– Больного надо было на операционный стол и абсцесс дренировать, – сообщила она. – А не свечки в жопу пихать. Крыша у кого-то едет полным ходом.
– Хватит об этом, – закрыл тему Гуткин. – Сеня нам обещает быстрое улучшение состояния, вот к вечеру и поглядим, что и как. Если на самом деле больному станет лучше, тогда и об оперативном лечении можно подумать.
– Ну, я тогда пойду, – Коган кряхтя поднялся со стула. – Ближе к четырем часам позвоню, узнаю, как тут у вас дела.
– Иди, иди, нам тут работать надо, – сообщил Гуткин и обратился
Глава 28
Рабочий день сегодня врачам урологического отделения казалось, длится намного дольше, чем обычно. Доктор Гуткин, после обеда то и дело смотрел на часы, в чем ранее никогда не был замечен. Но ему в какой-то мере, было проще. У себя в кабинете он мог не скрывать своей нервозности. Зато в ординаторской доктора Крейман и Левина, обсуждая больных, то и дело в мыслях возвращались к пациенту лежащему в отдельной палате.
Ближе к трем часам дня Крейман не вытерпел.
– Пойду, гляну, как там Орлов себя имеет, – С этими словами он вышел из ординаторской.
– Наконец, съе. л, – облегченно вздохнула Фаина Моисеевна, – Хоть курну спокойно, без комментариев о вреде табака.
Открыв пачку Казбека, лежащую на столе, женщина прикурила папиросу от зажигалки, сделанной из крупнокалиберной гильзы – подарка одного из спасенных ей фронтовика.
Задумчиво выпуская дымные кольца в воздух, и стряхивая пепел в пепельницу, она мысленно ругала Гуткина за прогиб перед главным врачом, не сомневаясь, что сегодня урологическое отделение вновь увеличит статистику смертей. Что, конечно, не радовало.
Направляясь в палату, Григорий Борухович особо не дергался. Нет, конечно, смерть больного всегда трагедия. Но доктор Крейман работал далеко не первый год иуже не так остро переживал такие моменты, как в начале карьеры.
И все равно, каждый раз шел в палату с жутким ощущением беспомощности и вины, охватывающими его в моменты, когда он ничем не мог помочь, своим больным.
Когда врач зашел в палату, первое, что привлекло его внимание, были широко раскрытые глаза пациента, уставившиеся в потолок.
– Умер! – холодным душем посетила его неожиданная мысль.
В это время больной повернул голову, и на докторе Креймана внимательно сконцентрировался его взгляд.
– Кхм, – кашлянул врач, приходя в себя. – Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич?
– Знаете, доктор, вроде бы мне немного полегчало, – слабым голосом отозвался больной. – Честно сказать, меня только недавно разбудила медсестра, когда снимала капельницу.
Прикоснувшись тыльной стороной ладони ко лбу пациента, Крейман понял, что температура у того снизилась и, похоже, находится в пределах нормы.
– Сейчас я вернусь, – заверил он больного. – Только Рива- Роччи возьму, надо бы вам артериальное давление измерить.
Чуть ли не бегом возвращаясь на пост, чтобы взять аппарат, мысленно он задавался вопросом.
– Могла ли одна единственная свечка с антибиотиком так резко улучшить состояние больного?
Весь его опыт врача с двадцатилетним стажем восставал против такого предположения. Но другого объяснения на данный момент у него не имелось.
Второй день моей практики почти зеркально повторял первый, до обеда я работал в блоке дистилляции, таскал бутыли с водой. Помогал грузить готовые растворы на каталки, в общем, использовался в основном, как грузчик.