Фартовые деньги
Шрифт:
Но сейчас Механику оружие особо не требовалось. Собаки помалкивали, значит, никого постороннего поблизости не было. Зато Райка и Юлька были рядышком. Большие, теплые, совсем родные. Даже не верилось, что еще совсем недавно, прошедшей зимой, Еремин ни одной из них не знал. Как он без них обходился, фиг теперь поймешь! И как они, при всей своей несхожести в характерах, разнице в возрасте и прошлом опыте, сумели и с ним, и друг с другом ужиться? А ведь и они, каждая в отдельности, и сам Механик — люди не сахарные.
Вот и сейчас, едва залегли по бокам от Механика, начали спорить. Но о чем? О делах хозяйственных. Юлька в какой-то поваренной книге вычитала, как в домашних условиях сгущенку делать. Дескать,
Весь базар шел через голову Механика, но его это ничуточки не раздражало. Во-первых, бабы общались вполголоса, а во-вторых, ему лично эти мирные, как выражаются ученые господа, «конструктивные» споры очень даже нравились. Успокаивали душу, заставляли думать, будто у них в доме течет нормальная, вполне человеческая жизнь, будто у них нет никаких врагов и все они полностью чисты перед законом. Конечно, все это было совсем не так, и забыть жестокую реальность Механик не мог, но все же в такие вот минуты можно было чуточку расслабиться. Даже немножко подремать, пока дамочки беседуют. Хотя Ерема четко знал, что ежели клуши треплются на ночь глядя, значит, за день не устали. А раз не устали, то фиг ему просто так дадут заснуть. Тем более что за ужином приняли по стопочке. Ларев, как и Механик, в последнее время старались особо не разгуливаться, поскольку чуяли, что здоровье уже не то.
Постепенно стороны пришли к какому-то консенсусу, сводившемуся к тому, что Юлька попробует закатать трехлитровую банку сгущенки, а Райка прикинет, насколько это экономически эффективно. Бабы притихли, и притаившийся Механик понял, что они не сейчас, так через час за него возьмутся.
Епиха и Шпиндель к этому моменту уже почти час как спали у себя на печке. Шпиндель, который был в некотором роде героем прошедшего дня, задолго перед сном по три раза пересказал общественности историю поимки Шванди, наслушался всяческих похвал и восхищений. Поэтому, счастливый и одухотворенный, как лег, так и заснул. Епиха, который малость завидовал приятелю — эх, и повезло же раздолбаю! — чуток поворочался, но потом тоже задал храпака.
Впрочем, проспал он не очень долго, потому как за ужином выпил от здешних щедрот целый литр молока и ему потребовалось на двор за малой нуждой. Исполнив это полезное для организма деяние, Епиха вернулся в дом.
Проходя через сени, где находилась приставная лестница, ведущая на чердак, Лешка услышал приглушенное хихиканье, бормотание и другие малопонятные звуки, доносившиеся сверху.
Епиха, как и Шпиндель, улегся спать еще тогда, когда размещение ночевщиков не было завершено, и заснул, не зная точно, где кто дрыхнет. В принципе ему это было по фигу, но вот возня на чердаке его заинтересовала. Потому что он довольно быстро усек, что там, на чердаке, происходит, хоть и не разобрал поначалу, кто именно этим занимается.
Тут следует заметить, что Леша Епифанов вообще-то хорошо понимал, что подсматривать и подслушивать в таких случаях неприлично. И в принципе надо не обращать на это внимания, а возвращаться на печку и продолжать прерванный сон. Но… Епихе было только шестнадцать, и по понятным причинам та сфера человеческой жизни, которая касалась отношений между полами, его ужас как интересовала. Хотя, конечно, он имел о ней достаточно широкое представление, но дальше того, что Нинка-злодейка заставила проделать их со Шпинделем, практический опыт Епихи не
Конечно, Епиха был вовсе не уверен, что если б он на месте Шпинделя оказался, то тоже сумел бы сцапать лазутчика. Тем более, что прекрасно понимал: в россказнях Шпинделя о героическом задержании Шванди и половины правды не наберется. С понтом дела он специально под ноги этому громиле бросился! Да еще так рассчитал якобы, чтоб тот головой в пень влетел! Навряд ли, конечно, дед Олег и господин Ларев в это дело поверили, но Швандя вроде ничего не опроверг. А факт есть факт — когда все прибежали, детина, которому Шпиндель макушкой до подмышки не достанет, в наручниках лежал. Когда ездили с Ларевым на протоку проверять то, что Швандя рассказывал, Епиха мечтал, чтоб там еще кто-то оказался. Он бы тоже тогда сумел себя показать — так ему представлялось. Но, увы, — нашли только пустую резиновую лодку да удочки, которые Швандя для маскировки притащил. А лодка маленькая, одноместная, так что даже напарника у Шванди скорее всего не было.
Наверно, если б Епиха не вспомнил обо всех этих разочарованиях, то спокойно пошел бы спать. Но он вспомнил, разволновался и решил упокоиться, то есть покурить на крылечке. Вспомнил, что в сенях, на подоконнике, у деда Олега «Прима» лежит и зажигалка. Особо не прислушиваясь к тому, что доносилось с чердака, Лешка нашел сигареты, закурил и вышел на крыльцо. Сел там на ступеньку и стал дым пускать, стряхивая пепел в ржавую консервную банку, которая у Олега Федоровича была приспособлена под пепельницу.
Насчет разочарований минувшего дня Епиха успокоился довольно быстро. А вот звуки, долетавшие с чердака, его воображение все больше и больше занимали. И хотя Епиха отсюда с крыльца ничего толком не слышал — только то, что доходило через неплотно закрытую дверь, — любопытство его все больше разгоралось. Уши как-то сами собой настраивались, слух обострялся, а кроме того, появилось нездоровое желание подобраться поближе…
Пока сигарета горела, Епиха себя сдерживал. Потому что понимал всю, мягко говоря, нечистоплотность своего желания. И кроме того, было занятие, которое оправдывало его пребывание на крыльце. Курить ему не запрещалось и даже заимствовать без спросу сигаретки у деда Олега. Олег Федорович сам разрешил это дело, потому что был заядлым курильщиком. Главное, что хозяин требовал, — не курить в пожароопасных местах и не бросать окурки где попало.
Однако сигарета выкурилась довольно быстро. Курить еще одну горлодерную «примочку» Епихе не хотелось. Да и просто сидеть на крыльце в одних трусах, при ночной прохладе и время от времени раздающемся во тьме комарином писке, желания не имелось. А раз так, то надо было уходить с крыльца и ложиться на печку, где высвистывал марши спящий Шпиндель. Епиха и собрался уходить. Поплевал на окурочек, аккуратно положил его в банку, вошел в сени и мягко, почти бесшумно задвинул за собой засов на входной двери. Дальше надо было открыть обитую войлоком и дерматином дверь, ведущую в комнату, а затем лезть на печку.