Фартовые деньги

Влодавец Леонид Игоревич

Но Епиха этого не сделал. Поддавшись непреодолимому соблазну, он осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку приставной лестницы, ведущей на чердак. Потом и вторую. Если бы лестница скрипнула или шатнулась, он, наверно, тут же слез бы с нее и пошел спать. Однако лестница стояла прочно и скрипеть не собиралась, а потому Епиха переставил ноги на вторую, потом на третью и, наконец, подобрался головой к самому люку. Крышки на нем не было, и Епиха осторожно выглянул на чердак.

Он сразу увидел, что чердак разделен на две половины, так сказать, «чистую» и «грязную». Люк располагался как раз на середине между этими половинами. Справа от люка просматривался обычный сельский чердак, где виднелись стропила, коньковое бревно,

маленькое слуховое окно, выходящее в сад, засыпка из песка вместо пола и всякий хлам, набросанный поверх нее. А слева была дощатая перегородка, разделяющая чердак пополам, а в ней имелась небольшая дверца, обозначенная красноватым светом, пробивавшимся через щели. Именно из-за этой дверцы и долетали звуки, которые будоражили воображение Епихи…

НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ…

До дверцы от люка было всего метра два, может, два с половиной. И Епиха, конечно, не смог удержаться от того, чтоб не вылезти из люка и не подползти к дверце вплотную.

Затаив дыхание, Епиха прильнул к щелке.

Красноватый свет шел от керосиновой лампы, должно быть, завалявшейся на чердаке со времен коллективизации. Она была подвешена под потолком, и стекло ее с внешней стороны Механик покрыл прозрачным красным нитролаком. Лампа, наверно, немного коптила, но особо крепкого керосинового духа не чуялось, потому что в мансарде было открыто окно.

Впрочем, особенности освещения Епиху не удивили. Его поразило совсем другое. Щелка, через которую он подглядывал, была достаточно широка, чтоб он мог довольно полно увидеть всю картину того, что происходило на «лежбище».

А происходило там следующее. Совершенно голые Юлька и Раиса, ничем не прикрывшись, возлежали животами на простынях. Это было бы само по себе достойно Епихиного созерцания, поскольку в натуре он совсем голых баб никогда не видел. Но, кроме баб, Епиха уже через пару секунд увидел Олега Федоровича. То есть того, кого он в роли героя-любовника никак не представлял. И вообще с трудом предполагал, что этакий старикан может что-нибудь изобразить на амурном фронте. Но «дед» был тоже совершенно голый, и Епиха увидел у него такой «прибор» в рабочем состоянии, что чуть не охнул от изумления. Наличие этого агрегата как бы скромно намекало, что Олег Федорович раздел своих дам отнюдь не для того, чтоб намазать их кремом от загара или для проведения лечебного массажа. Обеих! Конечно, Епиха хоть и не часто, но смотрел порнуху и видел такие кадры, где один мужик поочередно двух баб дрючит, но там, как правило, здоровенные и молодые бугаи этим занимались, а не дедушки-гномы с седыми бороденками. К тому же нынешнюю сценку Епиха наблюдал не на экране видака, а наяву, всего-навсего в трех метрах от себя, причем в очень выгодном ракурсе: бабы лежали ногами в его сторону, а дед Олег — в том, что он настоящий дед, Епиха уже всерьез сомневался! — возлежал поперек ихних спин на боку и обеими руками поглаживал их лоснящиеся, озаренные красноватым светом тела. А потом начал водить своей седой бородой по большущим бабьим задницам и нежно целовать все четыре половинки. Бабы приглушенно хихикали и тоже поглаживали своего единственного партнера.

Как ни захватывало дух у Епихи от самого факта созерцания запретного зрелища и каким бы кругом ни шла у него голова при этом, он все-таки кое-какое соображение не потерял. И посматривал на эту картину не только со сладким, грешным любопытством, но и с некоторой ревностью. Ну, насчет тетки Райки ему было как-то все равно. Она старая, наверно, ей и нужен такой дед, как Олег Федорович. Но Юлька! Неужели ей приятно с ним?! Конечно, Епиха слышал поговорку: «Любовь зла, полюбишь и козла», но никак не думал, что такое может быть в натуре. Впрочем, и на поведение деда Епиха малость удивлялся: неужели приятно бабам задницы целовать? Погладить там, пошлепать, ущипнуть — это все и Лешка счел бы заманчивым,

бородой пощекотать — куда ни шло, но припадать носом и губами к тем местам, которыми на толчок садятся? Этого кайфа Епиха по молодости лет не понимал.

И все же, стараясь пореже дышать, он с горячечной дрожью в теле наблюдал за возней на тюфяках, уже начисто забыв о всех морально-этических нормах. Теперь его только чуточку страшила возможность разоблачения, но и то как-то теоретически…

Механик тем временем, осторожно взяв за плечи, перевернул расслабленную Юльку на спину, и тут Епиха за один раз увидел столько интересного, что аж опупел малость. Все собственное оборудование у Епихи так возросло и окрепло, что чуть трусы не пробило…

И тут произошло нечто ужасное. То ли пылинка какая-то к Лешке в ноздрю попала, то ли еще какое щекотание в носу произошло, но только Епиха жутко громко чихнул. Ему этот чих показался чуть ли не атомным взрывом, и душа сразу ушла в пятки. С перепугу Епиха шарахнулся было к люку, но дверь мансарды открылась раньше, и жесткий голос, совсем не похожий на добренькое бормотание «деда Олега», прошипел:

— Назад! Стреляю без предупреждения!

И в затылок Епихе уткнулся пистолетный ствол. Откуда он взялся у голого Олега Федоровича? Лешка не то что просто испугался, а прямо-таки смертный холод почувствовал. Два пальца левой руки Механика, большой и указательный, как-то по-особенному ухватили Епиху за шкирман и одним толчком впихнули в мансарду. Здесь Епиху в одно мгновение сцапали за руки бабы, загнули локти назад и уткнули мордой в подушку.

— Лежать! — прошипела Юлька.

Епиха был ни жив ни мертв от страха. К тому же сразу стало невыносимо стыдно…

— Ты что тут делал, оголец? — сурово спросил Механик, который вообще-то прекрасно понимал, зачем приперся пацаненок. Другое дело, что поначалу Еремин, внезапно услышав чих, опасался появления кого-нибудь более взрослого и опасного, забравшегося на чердак вовсе не из сексуального любопытства.

Лешка молчал. Стыдно было сознаться, сказав правду, а вранья никакого на лету придумать не смог.

— Да чего ты рычишь на него? — успокаивающе сказала Райка с усмешкой. — Интересно ему стало, как мы развратом занимаемся. Стрелять его за это, что ли?

— А по-моему, он подосланный! — с нарочитой убежденностью произнесла Юлька, хотя тоже прекрасно понимала причины Епихиного проникновения на чердак. — Врагами трудового народа…

— Попрошу без версий! — прорычал Механик, убирая пистолет под матрас. — Ждем ответа, гражданин Епифанов Алексей! На кого работаете, какое задание имеете?! Отвечайте! Чистосердечное признание зачтется!

Епиха испугался еще больше, поскольку принял утверждение Юльки и слова Механика за чистую монету. Его даже дрожь пробила, и он жалобно пролепетал самым детским голоском — так даже Шпиндель ныть не умел:

— Никем я не подосланный, дедушка Олег! Я это… Подсматривал просто, как вы это самое… Простите, я больше не буду!

— Тебе сколько лет? — не меняя сурового тона, произнес Механик.

— Ш-шестнадцать… — с трудом выдавил Епиха.

— Пора бы уж понимать кое-что! — продолжил воспитательную работу Еремин. — Например, что нравственно, а что нет!

Юлька не выдержала и прыснула. Райка тоже улыбнулась и хмыкнула:

— Пошел-поехал, трепло! Лекции о моральном облике читать… При голых бабах!

— Не понял юмора, товарищи! — Механик припомнил, как когда-то проводил комсомольские собрания в роте, будучи комсоргом еще во времена срочной службы. — Налицо факт нравственного проступка, не совместимого со званием молодого строителя… хм!… капиталистического общества. И мы, как старшие товарищи, не можем проходить мимо. Надо строго указать товарищу Епифанову на его аморальное поведение и принять меры к недопущению впредь ничего подобного. Какие будут предложения? Прошу высказываться.