Фартовые деньги
Шрифт:
— Ладно, — проворчал Басмач, сломавшись под этим натиском, — завязывай агитацию. Уговорили. Сам с вами поеду. На мне должок, а за слова я отвечаю.
Борман мысленно перекрестился, Ухан облегченно вздохнул, а Швандя шмыгнул носом. Кажется, все прошло как надо…
МАСКИ СНЯТЫ
Нелегкое это дело — решиться на откровенный разговор с человеком, которого совсем не знаешь. Тем более, когда только что получил прямое доказательство того, что человек, которого знаешь давно и достаточно хорошо, оказался предателем.
Именно в такой ситуации оказался Шура Казан после того, как Механик показал ему надпиленный
Конечно, Шура и прежде подозревал своего зама во властных амбициях. Но чисто теоретически. Не было ничего такого, что позволяло убедиться в том, что он скурвился. Интриги против Нинки выглядели как излишняя забота о безопасности шефа, намеки на то, что Басмач причастен к налету на «БМВ» — одной из возможных версий, объясняющих это прискорбное событие.
Надпиленный коленвал был фактом. Механик разбирал мотор «шестерки» на глазах у Казана, и Шура мог с уверенностью сказать, что никакой подмены и фальсификации не было. А за исправность машины отвечал Борман. То есть он по идее должен был знать, что если «шестерка» поломается, то ему достанется первый кнут. Если б он честно выполнял свои обязанности, ни за что не оставил «шестерку» без присмотра и не позволил кому-либо надпилить коленвал. Такое мог сделать только беспробудный лох, а Борман им не был. Если он не лох, то, значит, предатель. А раз предатель, то мог надеяться лишь на одно — на то, что Шура отбросит коньки прежде, чем об этом узнает. Вот такая простая житейская логика.
Механика Шура не знал. То есть он слышал о том, что таковой существует, но никогда с ним не встречался. Он и представить себе не мог, что благообразный пожилой гражданин по имени Олег Федорович и таинственный суперубийца Ерема — одно и то же лицо. По его разумению, тип, умудрившийся спереть из-под носа Булки 350 кило драгоценностей, перестрелять компании Шкворня, Хряпа и Медведя, должен был выглядеть как-то по-другому. Конечно, принадлежность Олега Федоровича к здешней братве была для Казана почти неоспоримым фактом, но он полагал, что дальше перебивки номеров и ремонта двигателей угнанного автотранспорта его в дела не допускают.
О том, что здесь, на этой территории, утвердился Ларев, Шура, конечно, знал и однажды видел его на какой-то «презентации» или похожем мероприятии, но в отличие от Басмача никаких дел с ним не имел. А потому не очень хорошо представлял себе, насколько тот будет рад появлению Казана в своей епархии, к тому же без охраны, если не считать Нинки. То, что это может кончиться плохо, следовало принимать во внимание.
Тем не менее Шура решил, что ежели он представится, то особо много не потеряет. Ежели его новые друзья окажутся настолько пакостными, что, узнав его, так сказать, «чин и должность», попробуют зажать его здесь и заполучить бабки от конторы, то это дает некоторый шанс пожить и даже выжить. Гораздо меньше
Поэтому, внимательно поглядев на Механика, предложившего поговорить откровенно, Шура сказал:
— Я Казан. Тебе это что-нибудь говорит?
Еремин особо не удивился.
— Мне это много говорит, если ты, конечно, не врешь, — произнес он. — Сейчас приедет Владимир Васильевич, и мы этот вопрос обсудим подробнее. Покамест я буду считать, что ты сказал правду. А потому дам тебе послушать кассету, которую записали сегодня днем в Знаменске. Возможно, расслышишь знакомые голоса, порадуешься за своих лучших друзей… Пойдем в избушку. С машиной все ясно.
— Ты бы сам назвался для порядка, — предложил Шура.
— Еремин Олег Федорович, — чинно поклонился Механик. — Для друзей — Ерема…
— Механик! — вырвалось у Казана.
— Так точно. Некоторые даже просто Мехом называют, хотя я и не мохнатый вовсе.
Сказать, что Шуре поплохело, — значит, ничего не сказать. До сих пор, кроме Шванди, от Механика никто живым не уходил. А вот трупов за спиной этого коротышки — больше, чем достаточно. И если, не дай Бог, Ларев не вспомнит физиономию Казана, которого где-то один раз видел — да и то, неизвестно, сообщали ли ему о том, что это Казан! — то за жизнь Шуры и Нинки и медной полушки не поставишь. Тем более если, допустим, Витя Басмач действительно продал старую дружбу и помогает Борману. А может, и Ларев заодно с ними?
Но делать нечего. Казан и Нинка в сопровождении Механика и охранников, наскоро оттеревших руки от смазки и моторной копоти, отправились обратно в избу. Механик водрузил на стол магнитофон, вставил кассету, и в избе зазвучало:
«— Ну-с, гражданин Ухан, наверно, хотите сделать сообщение?
— Хочу… Есть мнение, что один гражданин слишком хорошо живет. И что самое главное — слишком долго…
— Это нам известно. От вас требуется растолковать четко и конкретно: где и когда, по вашему разумению, данный гражданин должен прекратить свою бурную деятельность?
— Самое удобное — послезавтра. Он поедет в город на встречу с Фырой. Назначено на восемь вечера. Из райцентра выедет примерно в 19.15. Место — около моста, на 45-м километре…»
Ухана Шура Казан узнал прекрасно. И голос Ларева вспомнил. Чем дальше крутилась запись, тем больше оптимизма появлялось в Шурином сознании. Впрочем, и тревоги тоже.
«— Нет, он не мент! Это я поручиться могу. Меня-то вы знаете, Владимир Васильевич?»
Казан особо не удивился, услышав голос своего «партайгеноссе», зато то, что ответил Ларев, заставило его задуматься:
«— Получше, чем твоего протеже, но тоже не так сильно, чтоб совсем поверить. Ясно мне одно: не за себя вы играете, а вот за кого — это пока загадка природы. Как посредников я готов вас принять и даже отпустить без последствий. Но серьезный разговор надо вести с серьезными людьми. У меня, брат, в районе слишком солидное положение, чтоб общаться фиг знает с кем. Мне проще снять трубочку и позвонить Вите, а может, и Шуре заодно. Мол, так и так, с хреновыми друзьями водитесь, они вас продают кому-то по сходной цене. Мне с ними нет резона ссориться, потому что ваша область и наша находятся по соседству. Особенно с Витей, поскольку его район находится впритык к моему. Мы с ним жили дружно и проблем не имели».