Фарватер Чижика

Щепетнев Василий Павлович

Но Екатерина Еремеевна не принимает во внимание ряд факторов. Или принимает, но всё равно стремится к своей цели. А факторы таковы: во-первых, алименты — штука тонкая. Двадцать пять процентов — это для рабочего, колхозника или служащего. Для лиц свободных профессий, лиц с непостоянным доходом часто применяется другой вид алиментов: фиксированная сумма. Взять хоть писателя: он опубликует книгу, издатель переведёт ему гонорар, и живёт писатель на этот гонорар три года, не получая более ни копейки. Что ж, его ребенку эти три года пустышку сосать, что ли? Нет, судья назначает алименты, исходя из разумных потребностей ребёнка. К примеру, шестьдесят рублей в месяц. Или сто, если писатель известный. Я-то не писатель, но тоже — с переменным доходом.

И если Екатерина Еремеевна захочет получить большие тысячи, судья это пресечёт. Ещё и почему? Потому что у судьи тоже есть дети и внуки! И судья, глядя на Екатерину Еремеевну, подумает: что, твоему внуку тысячи? Ага, сейчас! И назначит твёрдую сумму, сто рублей или около того. Больше — вряд ли. С чего бы это вдруг? Советскому ребенку и сто рублей — выше головы!

Второе — ни в какой суд Екатерина Еремеевна обратиться просто не сможет. В принципе. Будь Лиса несовершеннолетней, тогда да, тогда матери позволено представлять её интересы. Но Надя — очень даже совершеннолетняя. А ей, Наде, мои деньги не нужны. У неё своих изрядно. А пуще — она дорожит независимостью и самостоятельностью. Даже машину в подарок не приняла, «Ведьмочку», расплатилась до копеечки. Случись нужда, она, конечно, деньги возьмёт, но это должно произойти нечто необыкновенное, чтобы ей не хватило того, что она зарабатывает сама. И потому на алименты никто подавать не станет. Ни Лиса, ни Пантера. Вольные они. Рождённые свободными.

И третье, пусть неважное, но как не упомянуть: миллиона-то я не получил. Миллион я перёвел на счет «Внешторгбанка». Точнее, девятьсот девяносто тысяч. Десять тысяч долларов оставил себе, на командировочные расходы. Разрешили. А остальное — стране, да. Взамен мне было обещано возместить всю сумму чеками «Внешторгбанка». Или рублями по курсу, будь на то мое желание. Но…

Но только не весь миллион сразу. По пятнадцать тысяч долларов в год — и довольно с меня. Так решила Власть. И в самом деле, зачем мне миллион — вернее, семьсот пятьдесят тысяч в пересчете на рубли? Что я на них куплю, на миллион-то? Что я на них могу купить? Заводы, фабрики? Частным лицам не продаются. Землю, поместье? Частным лицам не продаются. Лес? Частным лицам не продается. Дом? У меня есть роскошная квартира в Москве и оформленный загородной дачей дом в Сосновке, больше — нельзя, лопну. Так что хватит пятнадцати тысяч в год с пересчетом по текущему курсу. Делим девятьсот девяносто на пятнадцать — получается, мне будут выдавать эти деньжищи вплоть до две тысячи сорок второго года включительно! Сначала доживи, да. И — пятнадцать тысяч долларов в год, сегодня это более одиннадцати тысяч рублей, тоже огромные деньжищи, особенно чеками. За глаза хватит. Попробуй, потрать! А откладывать смысла никакого, год кончится — ещё пятнадцать тысяч долларов извольте получить, Михаил Владленович. Чеками, по курсу.

Так и слышу Спасского, говорящего, что помести я эти деньги в консервативный, в смысле не рисковый французский банк, я бы имел на проценты куда больше, и капитал остался бы при мне.

Но ведь я советский человек, к чему мне капитал?

Конечно, есть и другие «но». Много всяких «но». Власть может передумать. Власть может поменяться. Может произойти денежная реформа. Да много чего может случиться — и непременно случится. Но сейчас — мне совершенно не нужно думать о деньгах.

И это не принимая во внимание того, что у меня уже было, и того, что ещё будет. Потому что опера наша как шла, так и идёт. Ни один театр с репертуара её не снял. Соответственно, идут и отчисления. Будь счастье в деньгах — я был бы самым счастливым человеком в Советском Союзе.

Да я и так счастлив, разве нет?

Ладно, с Екатериной Еремеевной пока закончил. Потом она непременно ещё что-нибудь придумает, да только что здесь можно придумать? Жалобу в местком разве.

Интересно, а как отреагирует Стельбов? Захочет начистить мне физию? Может, и захочет, да перехочет. Он человек многоходовый. Другие на такой

должности долго не удерживаются, а он — уже кандидат в члены Политбюро. Ему скандалы ни к чему. Потребует жениться? Ага, на обеих.

Будущее покажет.

Дедушкины часы, большие, напольные, отсчитывали время.

Я вышел на участок. Садик, огородик, цветник, турник, сень дерев и запах роз. Вертоград, воистину вертоград. Благорастворение воздухов. Даст мне это квартира в Доме на Набережной? Ой, не думаю. Но жить придется в Москве — во всяком случае, отчасти. Наша страна вертикальная, независимо от того, как выглядит на карте. Вся жизнь идёт через Москву. Вот и сегодня вечером мы выезжаем в Москву — чтобы послезавтра утром улететь во Франкфурт. Небольшое, а неудобство — через Москву-то.

Едем — а потом летим — всей командой. Я, Лиса с Пантерой и Антон. Никаких препятствий! То, что я легко расстался с миллионом, убедило Кого Нужно, что никаких мыслей переметнуться на Запад у меня нет. То есть совершенно. Сейчас-то, с миллионом, было самое время, но я делом доказал преданность Родине, Партии и Правительству. Ну, и в Союзе у меня огромный пряник в виде уймы лакомых чеков категории D на всю оставшуюся жизнь, как такое бросить? А квартира, дом, хозяйство? Нет, я человек надёжный. И моя команда — тоже. Там свои обстоятельства, у команды. В виде товарища Фролова, который будет играть роль дядьки в штатском при недорослях. Не такой уж он и дядька, тридцать пять лет. Звания не знаю, думаю, не меньше, чем майор, не больше, чем полковник. Крепкий. Поможет с чемоданами. Девочкам тяжелое поднимать вредно.

Походил по садику. Двенадцать раз подтянулся на турнике. На восстановление у меня было две недели, и, по рекомендации Петровой, я их провел здесь, в Сосновке. Никакого Сочи, никакого Бакуриани. Здесь, и только здесь. Легкая — только легкая! — физическая нагрузка. Прогулки пешие, прогулки велосипедные, купания в реке, в общем, обыкновенная жизнь обыкновенного отпускника. Или студента на каникулах. Хотя наши студенты, однокурсники и одногруппники, практически все работают. В сельхозотрядах, в стройотрядах, девочки даже стюардессами устроились в «Аэрофлоте». На внутренних линиях, но всё же, всё же. Работают, набираются жизненного опыта. И зарабатывают тоже. Это условие обязательное — заработать. Чем лучше, тем больше.

Лиса с Пантерой и в «Поиске» трудятся, и по комсомольской линии, Лиса побольше, Пантера поменьше. И переводят, переводят прогрессивного писателя Мозеса. Ну, и за моим состоянием следят, не без этого. В смысле — самочувствием. Всё по планам профессора Петровой: после двухмесячного пребывания на людях, среди чужих — замкнуться в узком кругу своих. Обновить аккумуляторы.

Обновил.

Вернулся в дом, принял душ, пообедал — борщом на свинине и с пампушками, как мечталось в Джалу. Выслушал предложения домоправительницы Веры Борисовны, выслушал и утвердил расходы. Дом, он требует постоянных расходов — мелкий ремонт, работы в саду, другое, третье. Ничего особенного.

Посмотрел рукопись. Готовили её мы с Антоном вдвоем, причем большая часть работы пришлась на Антона. «Турнир Мира». Шестнадцать партий, по одной победной партии каждого из участников. С коротенькой биографией шахматиста. Рассчитана на массового читателя, шахматиста-любителя. С простыми и ясными комментариями. Планируется три издания. Первое — уже на днях — в типографии «Молодого Коммунара». Собственно, это будет газета. Сложить, разрезать, прошить — и получится брошюра. Простенько, но и быстро, и стоит пятнадцать копеек. Вторая — это в «Правде», выйдет в сентябре. Больше фотографий, чуть лучше качество, но стоит уже пятьдесят копеек. И дальше — в издательстве «Физкультура И Спорт», где займет примерно треть объема книги «Шахматы — 1976». Бумага типографская номер два, твердая обложка, суперобложка. Остальное Антону предстоит написать — межзональные турниры в Биле и Маниле. И выйдет в будущем году. Если повезёт. Неповоротливы большие издательства.