Фата-Моргана 2
Шрифт:
Максвелл открыл ящик стола и высыпал в него блестящие шарики.
– Выпиши чек, Паркс. Я поиграю в детектива. Паркс, все еще ошеломленный приступом болезни, молча кивнул головой. Когда Хоскинс вышел, они вынули шарики из стола и внимательно осмотрели. Потом распределили между собой работу и занялись делом.
Они провели всевозможные исследования, но результат был отрицательный. Шарики были кислотоупорными, а твердость имели такую, что никак не удавалось их раздавить. Правда, Максвелл сумел распилить пополам один из них: он оказался пуст и, только когда пила пробила тонкую оболочку, раздался резкий свист заключенных внутри газов, выходящих наружу. Паркс быстро взял пробу зловонного
– Слушай! – воскликнул вдруг Максвелл, отрываясь от микроскопа.– У меня здесь проба опилок. Они вовсе не кристаллические, а имеют несомненное клеточное строение. Шарики явно не минералы, и в то же время не растительная или животная ткань, по крайней мере такая, какую мы знаем. Они попросту…
– Попросту венерианские,– вздохнув, закончил Паркс. Все, жившее на Венере, всегда было головоломкой для исследователя. Там не было четкой границы между флорой и фауной, а в некоторых случаях и то и другое состыковывалось с миром минералов. Развитие и изменение солитера на Земле были просты, как деление амебы, по сравнению с жизненными циклами на Венере. Паркс знал один вид водяного муравья, который оплодотворялся, прижимаясь к коже угря, а потом выбирался на берег и там откладывал яйца. Из этих яиц вырастали большие пучки мха, которыми питались странные, бесперые птицы. В пищеводе этих птиц из яиц развивались паразиты, которые после выделения превращались в ползающих муравьев. У муравьев вырастали крылья, и они летели к океану на поиски угрей. Все это было типичным для Венеры примером симбиоза: муравьи каким-то образом были необходимы для существования угрей, а в своем позднем виде – для птиц и как пища, и как пищеварительные энзимы. Ученые, изучавшие эти вопросы, терялись в лабиринте еще более сложных разветвлений.
Максвелл и Паркс переглянулись.
– Да,– сказал Максвелл,– это единственное, что у нас осталось.– Хоскинс уже ничего не может нам доставить, поэтому придется отправиться туда. Я хочу узнать, почему дикие томбовы не болеют лихорадкой, почему лилии являются для них святыней, и в чем тайна шариков. Отправимся на Венеру.
Они прибыли в порт Ангара в невеселом настроении. Руки и бедра у них болели от множества предохранительных уколов и, кроме того, им пришлось письменно отречься от большинства своих гражданских прав. Несмотря на всевозможные меры предосторожности, жители Земли не могли оставаться на Венере больше трех месяцев без риска заразиться одной из многих болезней, каждая из которых раз и навсегда отрезала возможность возвращения на Землю. Поэтому весь риск нужно было брать на себя, заранее освобождая правительство и всевозможные власти от какой-либо ответственности.
Общество пассажиров тоже не улучшало настроения. Среди них было несколько ученых, так же, как Паркс и Максвелл, принимающих участие в отчаянной борьбе, идущей уже много лет. Остальные были миссионерами, которые должны были заменить тех членов миссии, трехмесячный срок которых уже истекал. С теми же целями ехали инспектора из карантинных контор и представители Синдиката Радиоактивных Элементов, осуществляющие надзор над шахтами урана. Большинство считало свое назначение божьим наказанием.
Они приземлились на большой поляне, вырубленной среди джунглей. Вокруг был густой желтый туман. Зрелище космодрома было волнующим: друг против друга там стояли ряды паланкинов, над которыми развевались выцветшие и потрепанные флажки со знаком Красного Креста. На носилках лежали люди, которых новоприбывшие должны были заменить – развалины здоровых мужчин, кем они были еще несколько недель назад. Все понимали, что для некоторых доставка в порт просто чистая формальность. Кто из них получит разрешение вернуться на Землю, зависело только от решения врача.
– Веселенькое местечко,– мрачно заметил Паркс.
– Когда тебя снова скрутит судорога,– сурово ответил Максвелл,– тебе не придется думать об этом. Приступ стирает различия.
Он посмотрел на туземцев, стоявших шеренгами около носилок. Это были местные илоты, которые служили носильщиками. Они стояли дрожа, поскольку тоже болели, и даже сильнее, чем люди. Уколы паракобрина делали только людям, а для туземцев лекарства жалели. На болотах их жило полным-полно, и достаточно было предложить им табака – единственный неместный продукт, ценимый дикарями,– чтобы явилась целая толпа. На глазах Максвелла один из носильщиков начал дергаться в конвульсиях и со стоном упал на грязную землю. Никто не обратил внимания: это было привычное зрелище. Может быть, завтра им займутся мусорщики.
Томбовы выглядели, как карикатура на человека, даже более гротескно, чем крупные обезьяны на Земле. Разница заключалась прежде всего в ступнях, имеющих форму огромных расплющенных лап. Они давали возможность хождения по болотам, поскольку распределяли вес тела на большую площадь, благодаря чему томбов мог безопасно передвигаться по тонкой корке, покрывавшей трясины. Лапы эти, как у уток, имели длинные, сужающиеся к концу пальцы с перепонками между ними.
Появился начальник порта и назначил носильщиков для новоприбывших. Он выкрикивал приказы на хрипящем языке томбовов, и носильщики хватали носилки и шлепали, разбрызгивая грязь.
Несмотря на плохую видимость, дорога из порта оказалась очень интересной. Максвелл испытывал странное чувство, когда шестеро дрожащих невольников несли его на плечах через необъятные болота. Удивляла его и безумная растительность, окружавшая их со всех сторон. Разнообразие неизвестных ему видов было бесконечным, как бесконечным было и поле для научных изысканий. Однако, учитывая небывало высокую смертность, вряд ли человек когда-нибудь изучит более детально необычные формы жизни Венеры. Время от времени появлялись какие-то животные – если это вообще были животные – такие же странные и невероятные, как фантастические цветущие лианы, дымящиеся кусты и деревья, издающие глухой, металлический звук треснувшего колокола.
Мимолетное чувство удовлетворения покинуло Максвелла, когда караван вышел на новую поляну и появилась низкая, слепленная из грязи стена. За ней размещалась группа зданий, а над центральным развевался выцветший флаг ОМ – Объединенных Миссий. Рядом были вольеры, в которых держали новых томбовов перед отправкой на рынок невольников. Никто из жителей Земли даже под страхом смерти не мог работать в местном климате, поэтому туземцы были единственной рабочей силой. Они добывали уран, переносили тяжести, служили средством передвижения, строили дома. Дикари для этого не подходили, их нужно было сначала обучить и приручить.
Максвелл цинично подумал о статистике обращений, о тысячах неофитов, обращаемых ежегодно. Это было не евангелистское предприятие, а хозяйственная необходимость. Жители Земли, независимо от своей религии, сходились в одном: томбов в диком виде – это ленивый и безответственный негодяй. Дикий туземец был законченным лгуном и прирожденным вором, готовым убивать, если ему что-то не понравится, и делал это обычно способом ужасным. Он не понимал цели работы, поскольку пищи вокруг было полным-полно, был крепок и толстокож, поэтому вообще не воспринимал физических наказаний. Ему были чужды абстрактные понятия, и он не создал никакой философии. Короче говоря, чтобы он стал пригоден для чего-либо, его следовало окрестить.