Фатальная ошибка
Шрифт:
Публика зашумела, и Хоуп подняла голову. На противоположной стороне поля столкнулись две футболистки, многие жестами требовали, чтобы судья предъявил желтую карточку. Особенно разгневан был отец одной из спортсменок — он бегал вдоль края поля, отчаянно размахивая руками. Хоуп подошла к боковой линии, чтобы лучше рассмотреть, что произошло.
— Тренер!.. — ближайший к ней судья на линии махал ей рукой. — По-моему, они вас зовут.
Тренер команды противника уже выскочил на поле, и Хоуп тоже устремилась к месту столкновения, прихватив бутылку гейторейда [2] и аптечку для оказания первой помощи. По пути она подошла к Молли:
2
Гейторейд—
— Что случилось? Я не видела…
— Они столкнулись головами. У Вики вроде бы перехватило дыхание, а у другой девушки что-то более серьезное.
Когда Хоуп приблизилась к девушкам, Вики была уже в сидячем положении, а ее противница все еще лежала, приглушенно постанывая. Хоуп направилась сначала к своей спортсменке:
— Вики, у тебя все в порядке?
Девушка кивнула, но на лице у нее был испуг. Она еще не восстановила дыхание.
— Боли нигде не ощущаешь?
Вики покачала головой. Вокруг стали собираться ее подруги по команде, но Хоуп отослала их на свои места.
— Встать можешь?
Вики опять кивнула, и Хоуп помогла ей подняться на ноги:
— Тебе надо прийти в себя на скамейке.
Девушка замотала головой, но тренер крепко держала ее за руку.
Отец Вики, бегавший вдоль кромки поля, между тем не унимался и ругал тренера противоположной команды. Хотя до грубых оскорблений дело еще не дошло, было ясно, что скоро последуют и они. Хоуп обратилась к мужчине:
— Не надо так горячиться. Вам ведь известны законы о словесном оскорблении.
Мужчина открыл рот, желая что-то возразить, но промолчал. Казалось, его гнев улегся. Однако он бросил сердитый взгляд на Хоуп и отвернулся. Тренер команды соперников пожал плечами и пробормотал себе под нос:
— Идиот.
Хоуп медленно повела Вики через поле к скамейке запасных. Девушка, нетвердо державшаяся на ногах, проговорила:
— Папа прямо безумствует.
Она сказала это так просто и с такой болью, что Хоуп поняла: за этим кроется нечто большее, нежели раздражение по поводу инцидента на поле.
— Нам, наверное, надо поговорить об этом как-нибудь после тренировки на этой неделе. Или заходи ко мне в тренерскую, когда будет перерыв в занятиях.
Вики покачала головой:
— Простите, тренер, но я не смогу: он не позволит.
Тут уж Хоуп ничего не могла поделать.
— Ну, мы что-нибудь придумаем, — сказала она девушке, сжав ее локоть.
Хоуп надеялась, что это им действительно удастся. Посадив Вики на скамейку и сделав замену, она подумала, что все получается неправильно, несправедливо. Она посмотрела на отца Вики, который стоял на противоположной стороне поля поодаль от остальных родителей, сложив руки на груди и бросая вокруг сердитые взгляды. Можно было подумать, что он отсчитывает время, в течение которого его дочь остается вне игры. Хоуп не сомневалась: она сильнее и быстрее этого типа, возможно, лучше образованна и уж определенно лучше разбирается в тонкостях игры. Она обладала всеми необходимыми тренерскими регалиями, регулярно повышала квалификацию на специальных курсах и посрамила бы на поле неуклюжего папашу, легко обыграв его за счет своего дриблинга и умелой смены темпа. Она могла бы проявить все свои таланты, предъявить чемпионские трофеи и тренерское удостоверение Национальной университетской спортивной ассоциации, но это ничего не изменило бы. Хоуп подавила досаду и гнев, упрятав их в сердце, как частенько поступала в аналогичных ситуациях. В это время одна из девушек ее команды прорвалась на правом фланге и быстрым, почти неуловимым движением послала мяч мимо вратаря в ворота. Все футболистки запрыгали и разразились радостными воплями и смехом, вскидывая над головой пальцы в виде буквы «V», и Хоуп поняла, что главное и, может быть, единственное, что поддерживает ее в жизни, — это победа.
Спустились октябрьские сумерки. Секретарша и два партнера Салли Фримен-Ричардс по адвокатской практике, помахав ей на прощание, нырнули в вечернюю городскую толчею, и Салли осталась в конторе одна. В определенное время года, особенно осенью, заходящее солнце, опускаясь за белые шпили епископальной церкви рядом с колледжем, било прямо в окна соседних зданий, заливая их ослепительным сиянием
Солнечные лучи проникали в контору, очерчивая четкие тени и рисуя причудливые абстрактные фигуры на стенах. Салли ощущала тревожную атмосферу этих моментов и размышляла о странности природного феномена: солнечный свет, который, казалось бы, был исключительно благотворным, создавал в то же время такую опасность. Солнце щедро делилось своей энергией, но не вовремя.
Вздохнув, Салли подумала, что и закон часто действует так же. Она поморщилась, бросив взгляд на угол письменного стола, на громоздившуюся там кипу конвертов из манильской бумаги и папок с документами. Все эти дела — не меньше полудюжины — были скучной рутинной работой. Закрытие предприятия. Компенсация за травму на рабочем месте. Тяжба между соседями из-за клочка земли. На другом конце стола в специальном шкафчике хранились дела, которые интересовали ее больше и служили фундаментом ее практики. В них участвовали другие женщины нетрадиционной ориентации, жившие по всей Долине. [3] Они обращались в суд по самым разным поводам — от усыновления до развода. Тут было даже дело об убийстве по небрежности, в котором Салли выступала в качестве помощника адвоката и добивалась пересмотра дела. Она была знающим и опытным специалистом, запрашивала с клиентов умеренную плату, бралась далеко не за все дела и считала, что лучше всего ей удаются такие, где люди действуют вопреки правилам и здравому смыслу. Она догадывалась, что отчасти ею движет стремление оплатить, так сказать, собственные долги, однако не испытывала никакого желания в подробностях разбирать свою жизнь, как ей приходилось это делать с чужими.
3
Очевидно, имеется в виду Долина пионеров, как называется долина реки Коннектикут.
Салли взяла карандаш и раскрыла одно из скучных дел, но почти сразу отложила его в сторону и воткнула карандаш в стакан, больше походивший на вазу, с надписью: «Лучшей мамочке на свете». Она сомневалась, что надпись соответствует действительности.
Поднявшись на ноги, Салли подумала, что у нее, в общем-то, нет ничего настолько срочного, чтобы задерживаться на работе допоздна; в поддержку этой мысли мелькнула и другая, о Хоуп: пришла ли она уже домой и что она сообразила сегодня на обед? В это время зазвонил телефон.
— Салли Фримен-Ричардс.
— Привет, Салли, это Скотт.
Она немного удивилась, услышав голос бывшего мужа:
— Привет, Скотт. Я как раз собралась уходить…
Он представил себе ее кабинет. Наверняка там все идеально расположено и аккуратно расставлено, не то что у него в кабинете, где вечно царит хаос. В очередной раз слух резанула его собственная фамилия, употребленная по отношению к ней, пусть даже с добавлением через дефис ее девичьей. Салли оставила ее себе из тех соображений, что так Эшли будет удобнее, когда она вырастет.
— Можешь уделить мне минутку?
— У тебя такой тон, будто тебя что-то тревожит.
— Даже не знаю. Возможно, должно тревожить. А может, и нет.
— А в связи с чем проблема?
— С Эшли.
Салли Фримен-Ричардс слегка растерялась. Ее разговоры с бывшим мужем были, как правило, краткими и деловыми и касались тех или иных осколков их прежней совместной жизни. С годами Эшли стала единственным, что их связывало, так что речь шла в основном о ее переездах из одного родительского дома в другой, плате за обучение или страховке за автомобиль. Между ними установилось своего рода перемирие, которое позволяло обсуждать эти вопросы по-деловому, не затрагивая чувств. О том, как живут они сами и что делают, они почти не говорили — Салли казалось, что каждый из них воспринимает другого так, словно тот остался законсервированным в том состоянии, в каком находился при разводе.