Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
– Ну-ну! – сержант хватил глиняным днищем кружки по доскам стола. – Волки прячутся в овечьих шкурах! Волки, сеньор! Вы уж поверьте тертому солдату. И скоро они, вот увидите, покажут нам свои зубы! Эти бородачи, – продолжал кипятиться Аракая, – что псы, коим надо давать пинка, – пусть знают, кто здесь хозяин. Им дай волю, так они начнут наших женщин раскладывать прямо на площадях! Клянусь Святой Инессой, чем скорее мы вышвырнем их из Калифорнии, тем лучше будет для Калифорнии! Вот вы вспомните, падре, и вы, братья, – сержант смахнул пот с кирпичного лица. – Когда наш старый губернатор дон Аррилага помер, земля ему пухом, вместо него пришел дон Хуан де Аргуэлло Эль Санто. И что же он первое сделал? Ну?! – Винсенте Аракая торжествовал. – Что, память отбило молитвами? Ну, так я напомню. Первое, что сделал Эль Санто, он посоветовал бородачам убираться отсюда к чертовой матери! И будь я проклят, губернатор был тысячу раз прав. Эти бестии спят и видят, как бы прибрать к рукам Сан-Франциско, да обратить нас в свою православную ересь!
– И откуда такие сведения? – Де Уэльва нахмурил черные брови, сурово взглянув на раздухарившегося сержанта.
Тот – смущенья ни в одном глазу – даже отхлебнув красного вина, ухмыльнулся. Его рука сделала неопределенный финт и с глухим стуком бухнулась на стол.
– А вот… известно! Почему бы нет?
Майор – монахи и глазом не успели моргнуть – сгреб Винсенте за шиворот и так угостил наглеца кулаком в брюхо, что тот выронил кружку и едва не выпростал кладовую желудка на стол.
Когда же испанец вновь рывком притянул его к краю стола, в глазах Аракаи стоял крик боли, но ему не хватило время докатиться до глотки. Диего сдавил его горло и бросил в лицо:
– Да потому, что я не позволю здесь попусту чесать язык и распускать лживые слухи. Отвечайте, сержант, что вам известно.
– Ни за что! – прохрипел побагровевший Винсенте. – Это военная тайна, а когда сержант Аракая узнаёт тайну, он хранит ее до могилы. Долг прежде всего!
– Ну, разумеется, ты прав. Только вспомни, кому ты здесь служишь, навозный жук, кого охраняешь и кто тебя кормит и поит вином, кое ты хлещешь не хуже любого эскадронного мерина!
С этими словами дон Диего гневливо встряхнул еще раз зарвавшегося сержанта, и в голосе его прозвучал приказ:
– А теперь продери глаза и уразумей, мерзавец! Перед тобой майор лейб-гвардии уланского полка, а не трактирная вошь, которой ты можешь завязать парик на семь узлов!
Пульсирующий страх нарастал и убыстрялся в такт чеканным словам майора где-то за глазными яблоками Аракаи.
– Слушаюсь, команданте! – просипел потный сержант и всхрапнул носом, при этом на заросший подбородок его вылетели лягушками сопли. Он виновато утерся дырявым платком и затараторил:
– Из Охотска вышло судно, сеньор, с десантом на борту. Как только оно бросит якорь у форта Росс, русские дерзнут захватить либо предать огню Фриско, Монтерей, и бес знает… – он перешел на шепот. – Может, заглянут и сюда! – Взъерошенный коррехидор перекрестился и бойко подытожил: – Это всё… ваша светлость, что мне ведомо.
– Дьявол! Но откуда такие вести?
– Лейтенант Сальварес. Младший сын дона Хуана… Это он шепнул мне.
– Сальварес? – брови падре Игнасио приподнялись на полдюйма.
– Да, он, святой отец, – сержант одернул залатанный на сто рядов сюртук. – А уж кому как не ему, ястребу, знать? Он высоко парит, а будет еще выше! Нет, он даже не Луис…
– А что Луис? – испанец насторожился.
– Смел и отчаян, капитан, но больно уж нежен он к этим русским… Порода не та, а вот дон Сальварес, тот в отца: и говорит, и вершит, что мечом рубит.
– Что верно, то верно: младший де Аргуэлло характером крут, но уж больно умом зелен, сын мой, – падре Игна-сио посмотрел на Диего. – Оттого и риск – кончит плохо.
Все замолчали: то ли обдумывая сказанное, то ли прислушиваясь к волчьему ветру в каминной трубе.
Меж тем брат Олива взбодрил кружки вином, а настоятель, опершись на локоть, потряс пальцем в сторону молчаливо взиравшего на всех распятого Христа и сказал:
– Он всё видит воистину, как есть.
– И что же? – Винсенте с суеверным трепетом пе-рекрестился, нервно брякнув артиллерийским тесаком. Ноздри его зачесались от любопытства.
– Вы удивляете меня, сеньор Аракая. – Настоятель пригубил вино. – Разве вам не ведомо, что младший сын губернатора в последнее время якшается со всяким сомнительным сбродом, что шныряет по лесам, грабит на дорогах, не брезгует подниматься на борт к пиратам? Ну, скажем, к убийце Геллю. Надеюсь, слышали о таком? Прекрасно. Так вот, этому висельнику из Бостона уж точно есть за что точить клыки на северян. Особенно после того, как люди господина Баранова вышвырнули его из Ситки. Вместе с Барбером Генри. Эти стервятники сбывали там краснокожим оружие и ром… Вот что настораживает!
– О, Бог мой, святой отец! – сержант в два ужасающих булька осушил кружку и кисло сморщился.
– Настораживает – не настораживает. Верите или нет! Времена пошли такие, что надо нос держать по ветру, а палец – на курке! Не ровен час инсургенты прорвутся, да и свои уже появились гниды. По мне, так одна надежда на таких людей, как лейтенант Сальварес. Такие творят суд без проволочек! В смутные времена нужна железная рука.
Жесткие волосы коррехидора вновь воинственно топорщились, как щетина вепря. Из узких прорезей в мешочках жира по монашескому воинству пальнул горячечный взгляд.
– Тоньше, тоньше, сеньор Аракая. Лично я не вижу никакой разницы между дикими ордами мятежников и волонтерами лейтенанта, – категорично заявил отец Игнасио. – И те и другие – отпетые душегубы.
– Ну, вы уж хватили, падре! У дона Сальвареса в отряде славные люди, баб нет – одни степные волки.
– Вот именно: волчья стая!
– Пусть так, – сержант яростно чихнул, – но, клянусь Святым Августином, от этой «стаи» не скроется и блоха!
– Даже Vacero?
Суровый лик настоятеля передернула судорога. Винсенте вздрогнул. При одном этом слове страх свел его мышцы. Они извивались под кожей как черви.
Глава 8
За столом воцарилась тишина, как на суде. Только в камине продолжал кривляться огонь да у окон злобно звенели мухи.
«Vacero» – отозвалось в голове майора. И хотя он не зрел того, о ком говорилось, не слыхал его голоса, Диего уверился пуще прежнего, что имя это несло в своей черной утробе гибель и страх.
Он ковырнул носком сапога пол и почувствовал кожей, будто какой-то жуткий, могильный дух просочился в харчевню, умостился на столе между сидящими, чтобы прикипеть к их душам как Lepra51, несущая язвы и тлен. Вспомнились странное замешательство настоятеля, кошмары Терезы, неясные предчувствия… и холодный сквозняк тайны убористо загусил поясницу.