Фауст

Гёте Иоганн Вольфганг

(Садится на просцениуме у колонны.)

Панталида

Ну, девушки, скорее! От заклятия Колдуньи фессалийской мы избавились. Стряхнули иго ведьмы ненавистное И гнет бренчанья, звуков наваждение, Чужое нам и разуму противное. В Аид толпою следом за царицею, Идущей впереди, под землю спустимся. Как подобает нам, служанкам преданным, У трона Непостижной мы найдем ее.

Хор

У цариц свое общество, Рады все их присутствию, С Персефоной, как равные, Под землей они встретятся. Что же делать нам, челяди, Средь лугов асфоделевых, [218] На задворках, обсаженных Тополями и ветлами? Иль мышами летучими Трепетать и попискивать Ради нетопыриного Провождения времени?

218

Средь

лугов асфоделевых… — Асфодели — по поверью древних греков, единственные цветы, растущие в Аиде: асфоделями, широко распространенными в Южной Европе, древние греки украшали саркофаги, могилы и урны.

Панталида

Принадлежит к стихиям тот, кто имени Не приобрел и не стремился к высшему. Смешайтесь с ними. Я хочу с царицей быть. И верность наша, а не только подвиги Приобретает нам значенье личности.

(Уходит.)

Хор

Свету солнца мы отданы Не отдельными лицами, А все вместе, всем множеством, И в Аид не вернемся мы, Как мы знаем и чувствуем. Но природа бессмертная Обо всем позаботится, Мы, сонм духов ее, На нее полагаемся.

Часть хора

Прячась и перебегая в шелестенье тысяч веток, Из корней манить мы будем вверх к побегам соки жизни, То цветов пучки, то листья в волосы себе вплетая. Упадут плоды, созревши, и толпою будут люди Шарить по земле, сбирать их и откусывать на пробу, На колени перед нами, как перед богами, став.

Другая часть хора

Мы к поверхности отвесной этих гладких скал прижмемся, Чтоб подслушивать все звуки, будь то шорох камыша, Птичий свист иль голос Пана. Тотчас мы ответим тем же, На жужжание жужжаньем, громыханием на гром, Удвояя отголоски и катя в ответ раскаты Оглушительнее трижды, следом десять раз подряд.

Третья часть хора

Сестры! Мы других подвижней, пустимся ручьям вдогонку. Нас к себе потянут далей низбегающие склоны. По отлогостям, все глубже, потечем мы, орошая Поле, пастбище, усадьбу и вкруг дома тихий сад. Кипарисы обозначат линию речного русла, Подымаясь в отдаленье стройно к небу в два ряда.

Четвертая часть хора

Вы живите, где хотите. Мы шумливо холм обступим, Где в шпалерах зеленеет виноградная лоза. Целый день там виноградарь, неуверенный в успехе, Доказательство усердья беспримерного дает. Он окапывает лозы то лопатой, то мотыгой, Подрезает их и вяжет по тычинам и жердям. Он к богам и богу солнца обращается с молитвой, Но о нем, слуге радивом, мало помышляет Вакх. Этот бог в беседке дремлет иль болтает с фавном в гроте, Наделенный всем в избытке, нужном для сонливых грез. В бурдюках вино, в кувшинах, из даров и приношений, По углам пещер хранится с незапамятных времен. Но когда помогут боги, первый Гелиос средь прочих, И наполнят рог гроздями, солнцем их позолотив, Оживает сад, который обработал виноградарь, У кустов, где тишь царила, целодневный шум стоит. Скрип корзин, бряцанье ведер, переноска винограда В чан давильщикам, веселым босоногим плясунам. Семеня ногами, люди топчут, давят кучи гроздьев, Брызжет, пенится под ними дивный виноградный сок. И тогда гремят тимпаны, ибо, сняв покровы таинств, Открывается народу в шуме празднеств Дионис. Следом толпы козлоногих и Силена зверь ушастый, Попирается стыдливость, попирается закон. В этом головокруженье глохнут уши, ум мутится, Пьяный тянется за чашей, переполнены кишки. Некоторые крепятся, но пред наполненьем снова Надо от остатков старых выпорожнить бурдюка.

Занавес падает.

Форкиада на просцениуме исполински выпрямляется, сходит с котурнов, снимает маску и покрывало и оказывается Мефистофелем, готовым, в случае надобности, объяснить пьесу в эпилоге.

Акт четвертый [219]

Горная местность

Высокий скалистый гребень. Подплывает облако, оседает на плоском выступе горы, из облака выходит Фауст.

219

Четвертый акт написан в 1830–1831 годах. Этот акт и первая картина пятого акта, «Открытая местность», — последние сцены «Фауста», над которыми работал Гете.

Фауст

У ног моих лежат холмы и пропасти. На край горы схожу с предосторожностью Из облака, которое в дни ясные Несло меня над морем и над сушею. Оно, не расплываясь, отрывается И на восток уходит белой глыбою. За ним я наблюдаю с удивлением. Оно клубится, делится, меняется, Все больше упрощая очертания. Мне глаз не лжет. На пышном изголовии Облитых солнцем снежных гор покоится Фигура женщины красы божественной. Юнона ль это, Леда ли, Елена ли? Как царственно рисуется видение! Но вот и нет его. Теснясь, вздымается Оно нагроможденьем туч, подобное Далеким ледникам, в которых светится Великий отблеск дней давно исчезнувших. Но грудь и лоб своим прикосновением Мне освежает полоса туманная. Она спешит принять черты какие-то. Не обманулся я. О, благо высшее Любви начальных дней, утрата давняя! Я узнаю тебя, души сокровище, Взор, встреченный зарею жизни утренней, Порывисто отвеченный, непонятый Взор девушки, которая затмила бы Всех, если бы я удержал ее. Не разрушаясь, как краса душевная, Уходит очертанье, унося с собой Всю чистоту мою, всю сущность лучшую.

На гору становится семимильный сапог, за ним — другой. С них сходит Мефистофель, и сапоги спешно отправляются дальше.

Мефистофель

Совсем измучен маршировкой. Скажи, зачем у этих скал Решил ты сделать остановку? Ведь эту местность я узнал: Крутая эта высь сначала Дно преисподней представляла.

Фауст

Не можешь ты без вечных штук. Вздор, небылицы, что ни звук.

Мефистофель (серьезно)

Но слушай же. Когда за грех один Господь низверг нас в глубину глубин, [220] Мы центр земли в паденье пересекли И очутились в вековечном пекле, Где полыхал огонь среди теснин. Признаться, несмотря на освещенье, Мы оказались в трудном положенье. Раскашлялись тут черти целым адом, Тяжелый дух пуская ртом и задом. От вони ад раздулся. Серный газ Давил на стенки каменистых масс. Росло давленье. От его прироста Потрескалась кругом земли короста. Взрыв тотчас вызвал общий перелом, И стало верхом то, что было дном. Геологи, наш опыт разработав, Ввели теорию переворотов. И правда, свергнув бездны жаркий гнет, Теперь мы дышим воздухом высот. Лишь откровенье с трудностию крайней Людей подготовляет к этой тайне. [221]

220

Когда за грех один / Господь низверг нас… — Начинающееся этим стихом рассуждение Мефистофеля о сотворении мира, насыщенное библейскими мотивами, а также мотивами, почерпнутыми из Мильтонова «Потерянного рая», является в то же время сатирой на вулканистов. Александр фон Гумбольдт прямо относил этот выпад к себе. В своем письме к минералогу и поэту Францу фон Кобеллю он пишет (за чтением второй песни Кобеллевой поэмы «Прибытие Земли»): «Я чувствовал себя немного отомщенным за дурное обхождение с нами во второй части “Фауста”».

221

Эфес, VI, 12.

Фауст

Гора крута, а как и почему, Претит копаться духу моему. Когда природа всю себя сложила, То шар земной круженьем обточила. Вершины гор — естественный нарост Вокруг ложбин, ущелий и борозд. Понятно, что крутых хребтов отроги К долинам рек становятся отлоги. Существованье гор, лугов, лесов Обходится без глупых катастроф.

Мефистофель

Ты полагаешь? Но иного мненья, Кто был свидетелем их появленья. Я был при том, когда еще на дне Пылал огонь и гул катился громкий. Молох ковал утесы на огне И сыпал стопудовые обломки. [222] Найдя в полях гигантскую плиту, Смолкает ум философа неловкий. Гигантский камень брошен на лету Во времена горячей этой ковки. Он говорит при виде этих стен: «Ничем необъяснимый феномен». Простонародье более пытливо, Оно не остается в стороне И, наблюдая странные массивы, Приписывает чудо сатане. На «чертов мост» глядит в пути скиталец Или в песке находит «чертов палец».

222

Молох ковал утесы на огне / И сыпал стопудовые обломки. — В «Мессиаде» немецкого поэта Клопштока (старшего современника Гете) Молох — воинствующий дух, воздвигающий скалы, и гордый богоборец.

Фауст

Какие любопытные подходы У вас, чертей, во взглядах на природу!

Мефистофель

Что мне природа? Чем она ни будь, Но черт ее соавтор, вот в чем суть. Мы с жилкой творческой, мы род могучий, Безумцы, бунтари. Взгляни на кручи. Вся ширь земная — дело наших рук. Теперь ты облетел ее вокруг. В какой-нибудь из точек перелета Спуститься ты не ощутил охоты? Ты видел как-никак с высот своих «Все царства мира и всю славу их». [223] Но ты брюзглив, и кругозор привольный Не властен над душою недовольной.

223

Матф. IV, 8.