Фаворит богов
Шрифт:
— Скверно, — ответил Германик. — Уезжая из Нолы, я виделся с ним. Никогда бы не мог вообразить, что недуг способен так изменить его. Ещё недавно цветущий и полный сил, он был не в силах даже пошевелить рукой.
— Что если власть уже перешла к Тиберию? — молвила Антония.
— Мы услышим об этом в самое ближайшее время, — отозвался сын.
Они умолкли, слушая шум ветра в кронах деревьев.
Поднявшись из-за стола, Клавдий пожелал им доброй ночи. Проводив его долгим взглядом, Германик вздохнул:
— А знаешь, ничего в нашем доме не изменилось
— Что тут может измениться? Разве что Клавдий женится... Нужно будет найти ему подходящую невесту, — произнесла Антония.
— Ливилла давно интересуется Друзом?
— Я и не подозревала до нынешнего дня, что она им интересуется! Но она может остыть к нему так же быстро, как вспыхнула. Ливилла красивая девушка, но очень непостоянная.
— Да, она разобьёт немало сердец, — засмеялся Германик. — Но и я влюблён... В Ноле я встретил внучку Октавиана, Агриппину. Я её помнил конопатой кудрявой девчонкой. Однако при встрече в Ноле я обнаружил, что её веснушки и локоны способны пробудить во мне мучительное влечение. Я уже тоскую по ней.
— Да, Агриппина божественно прекрасна, — усмехнулась Антония. — К тому же она весьма благочестива и добропорядочна. В ней нет ничего, чтобы указывало на то, что Юлия её мать. Каждый раб знает, какому ужасному разврату предавалась Юлия во время отсутствия Тиберия. Она разбила ему сердце тем, что благодаря её просьбам Октавиан развёл его с первой женой, а затем ещё и позорила его, предаваясь распутству.
— Октавиан признал свою ошибку и сам развёл Юлию с Тиберием, выслав её на Пандатерию, — сказал Германик. — И я рад, что моя Агриппина ничем не напоминает её.
Антония положила свою полную, унизанную перстнями руку на запястье Германика. В её больших синих глазах сияла любовь. Густые волосы были гладко собраны на затылке, открывая лицо и шею, и сын вдруг заметил, что его мать ещё молода. Они всегда понимали друг друга.
— Откуда ты можешь знать, что чувства, которые у тебя вызывает Агриппина, подлинная любовь, а не страсть, которую мы часто принимаем за любовь? — спросила она.
— Потому что, даже недолго видевшись с ней, я не могу без неё вообразить свою дальнейшую жизнь, — прошептал Германик.
Погладив его по щеке, Антония вздохнула.
— Тогда проведи с ней то время, что тебе отпущено на земле, сын мой, — сказала она.
Этой ночью Германик долго не мог заснуть. Лёжа на постели в комнате, которую он занимал с самой юности, он думал об Агриппине. Он не мог забыть её и с нетерпением ждал новой встречи с ней.
ГЛАВА 12
Весть о смерти Октавиана Августа повергла империю в скорбь. Подданные оплакивали человека, ставшего их первым царём со времени Республики. Ливия проследила за тем, чтобы его тело было доставлено в Рим и сожжено на Марсовом поле.
Прибыв из Нолы, свита Октавиана находилась в печали. Даже те, кто осуждал его правление, теперь прониклись редким сочувствием.
Нового кесаря в Риме
Он выбрал себе ещё недостроенный дворец на Палатине, предпочтя его дворцу Октавиана. Это здание, огромное, просторное с большими залами и галереями, подходило его характеру лучше, чем скромный дом предыдущего государя. В отличие от предшественника Тиберий не желал себя ограничивать в роскоши.
Теперь он делил дворец с Ливией, слугами и многочисленными преторианцами. Его комнаты располагались прямо над трапезной. Фрески на стенах и потолках привели его в восторг, мозаика искрилась под его ногами, а двери он распорядился украсить золотыми пластинами. Зодчие пообещали ему закончить отделку дворца уже в ближайшее время.
Ночами ему часто не спалось. Он пересекал эти длинные коридоры, погруженный в раздумья.
— Я стал кесарем, — шептал он. — О, как легко мне досталось то, ради чего многие готовы убить друг друга!..
Его уже ждали в Сенате. Он не собирался лицемерить пред государственными мужами, делая вид, будто власть ему не нужна. На самом деле власть стала единственным смыслом его нынешней жизни.
Перед первым появлением в Сенате он пригласил во дворец Фрасилла, велев тому подготовить гороскоп своего правления. Вечером, накануне собрания в курии, звездочёт прибыл к Тиберию в сопровождении Вебуллена, которого новый кесарь взял к себе на службу.
Фрасилл был человеком средних лет, толстым, невысоким, смуглым, с жидкими чёрными волосами. Его блестящие глаза источали лукавство, движения отличались энергичностью. К брюху он крепко прижимал какие-то свитки.
Оставив Вебуллена в галерее, Тиберий приказал Фрасиллу следовать за ним в один из залов дворца. Здесь они могли беседовать наедине, не опасаясь, что их услышат любопытные.
Разложив на столе принесённые с собой свитки, Фрасилл поклонился Тиберию:
— Вот вы и стали кесарем, как я и предсказывал когда-то!
— Не ты один, Фрасилл! Много предзнаменований указывало на то, что я буду верховным правителем, — холодно произнёс Тиберий. — Завтра меня ждут сенаторы в курии. Впервые я войду туда как их повелитель. — Он невесело усмехнулся и посмотрел в открытое окно.
Отсюда виднелся Палатин, тонущий во мраке. Храм Юпитера Капитолийского, мост, дворец Октавиана, — всё поглотила душная тёмная ночь.
— Ты составил для меня новый гороскоп? — спросил Тиберий.
— Да. Я изучал звёздное небо, пытаясь определить судьбу вашего правления, — развернув свитки, Фрасилл склонился над ними.
— Рассказывай.
— Ваше правление продлится много лет. Оно войдёт в историю Рима, но не будет похоже на правление Октавиана. Звёзды говорят о противоположности его правления и вашего. То есть оно будет совсем другим. Я вижу также, что при вас Рим станет богат, его подданные, как и вы, начнут окружать себя неслыханной роскошью. Ещё я видел вашу... жестокость...