Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Встали от земли и стар и млад, говоря:
– - Не дай, боже, в шинку померети. Поховали б товарыщы в чистому поли та над тим курганом выпалили б с гарматы: нехай знае вся Краина, що не псина сдохла -- то казак вильный сгинул!
Хоронясь в "гущавинах" леса, по балкам да по оврагам, минуя рогатки кордонные, Железняк перешел границу: перед гайдамаками пролегла Правобережная Украина, замученная панством да ксендзами, обобранная догола шинкарями да арендаторами. "Пугу, пугу, пугу!" -- от клича этого трепетал мир бусурманский -веками, а теперь шинкари и шляхетство надменное не стыдились бегством спасаться: "Лучше
– - Вставай все под хоругви царицыны!
С налету взял Жаботин, потом наскочил на Лисянку и ее взял. А толпа восставших росла, всюду возникали новые отряды, новые атаманы-Журба, Шило, Бандура, Швачка, Пикуль, Саражин, Москаль, Нос и прочие. Брали замки уговором -- именем Екатерины II!– - а коли не открывались ворота, ломали священные брамы ядрами...
– - По велению матушки Катерины постоим все за Украину, отбывать панщину не станем, жито и сено да солома наши отныне будут, кабанов режьте и ешьте... Пугу-пугу-пугу!
Впереди лежала Умань -- замок-крепость, личная резиденция киевского воеводы князя Салезы Потоцкого; здесь их ждал Гонта.
Хороший сотник на Умани -- Иван Гонта... Поверх жупана его контуш богатый, на нем рукава вразмах откидные -- вылеты. Кушак-пас плотно облегал стройное, гибкое тело, а на пасе бренчала кривая дамасская сабля. Вокруг шеи сотника тугие белые воротнички, он их застегивал запонкою с рубином... Пан, да и только!
А вышел Гонта из крепостных, но полюбился князю Потоцкому, тот его грамоте и языкам обучил; умом да храбростью Гонта в сотники вышел. Потоцкий ему деревни свои подарил -- Россоши с Осадовкой; богатый дом у пана Гонты, ладная и добрая жинка, загляденье и дочки Гонтовы -- портреты семьи уманского сотника висят в храме села Володарки, где Гонта церковным старостой... Но иногда нападало на Гонту раздумье, даже отряхивался:
– - Да вжеж що буде, то и буде! А буде, що Бог даст...
Шляхта поместная не могла забыть, что Гонта в тех же Россошах мальчиком гусей пас, его шельмовали как хама и быдло. С бритой головы сотника печально спадал оселедец казачий, длинные черные усы свисали вдоль глубоких складок лица...
Меж тем вольные костры гайдамацкие уже осветили дебри окрестные -- Максим Железняк подступил к Умани. А крепость была сильна артиллерией, стерегли ее жолнеры и надворные казаки, которыми сам же Гонта и командовал; в базилианской коллегии 400 богословов взялись за ружья, а панство звенело саблями, заседая в цукернях. Знатного пана Цесельского уже предупредили, что Иван Гонта вот-вот переметнется к гайдамакам: родная кровь Железняка ближе ему чужой крови Салезы Потоцкого! Время было нецеремонное. Гонту заковали в цепи, повели на площадь -вешать, Но жена полковника Обуха раскричалась, что по наговорам нельзя людей казни предавать:
– - Кого еще любит Салезы Потоцкий, как не Гонту?
Это так, и потому пан Цесельский задумался.
– - Ладно, -- решил, -- веди, Гонта, сотню свою на Синюху...
Глянул Гонта на петлю, что болталась над ним. До самой земли поклонился он доброй пани Обух, крикнув ей по-латыни:
– - Бог воздаст счастья детям и внукам твоим!
Прямо с эшафота вскочил на коня
– - Эге, сотник! Садись рядом с нами...
Гонта и Железняк наказали Шиле взять сотню гайдамаков и скакать к городу Балта, куда сбегались все конфедераты барские иосле разгрома. Кого настигнут -- сечь саблями!
– - Да Балту, гляди, с турецкою Галтой не спутай.
– - Не спутаю.– - И Шило с отрядом ускакал...
Умань гайдамаки брали штурмом. Бесстрашно, под огнем пушек, взломали брамы и хлынули в улицы города. Пощады никому не давали. Кровь за кровь. Око за око.
К ногам Гонты слетела и голова пана Цесельского.
– - Саблею -- за петлю, получай!
А дочку Цесельского, к себе прижал, как родную:
– - Не троньте се! Дети за батькив невинны... Я тебе, дочурка моя, придано богато выдам. Доживешь до лет моих, напиши правду -- как гайдамаки за волю вольную бились...
Из Умани Железняк с Гонтою рассылали воззвания к народу украинскому: "Жители Короны, обитающие во владеньях шляхетских, королевских и духовных, ваш час настал! Пришло время освободиться из неволи... пришло время отомстить за все наши Пуки и терзания..." Народное восстание охватило всю Украину, докатилось оно вплоть до Галиции, даже до Волыни -- все вокруг сотрясалось от грохота гайдамацкой конницы: пугу-пугу... Наивные дети степной вольницы, они слали русским властям в Киеве подробные рапорты, отчитываясь в том, что сделали, и даже спрашивали -- что делать им дальше?
"Золотая грамота" Екатерины оказалась фальшивой....
А сотенный атаман Шило все гнал и гнал свой казачий отряд дальше -- на Балту, на Балту, и стелилась под потными животами лошадей трава степная, трава дикая, трава высоченная.
– - Пугу, пугу... летит казак с Лугу!
Блеснули воды пограничной Синюхи, что обтекала земли орды Едисанской, привольные степи запорожские. Балта считалась городом польским, но через Синюху был перекинут мостик, и стоило перейти через него реку -- сразу попадешь в турецкую Галту.
– - Пугу-пугу... пугу!– - налетели на город гайдамаки.
По другому берегу речки Синюхи шлялись сонные турки в шароварах, из своей Галты они покрикивали в польскую Балту:
– - Эй, казак! Богатый бакшиш собрал?
– - Можем и поделиться, -- отвечали им гайдамаки.
А ярмарка в Балте была богатая: там греки и саксонцы, даже пруссаки торговали, -- туркам было завидно видеть чужую добычу. Шило велел возвращаться, но в дороге обратной повстанцы узнали, что после их ухода турки накинулись, как воронье, на беззащитную Балту, начали кровавый грабеж греков, армян и православных.
– - Вернемся!– - дружно закричали гайдамаки.
Вернулись, и начался бой. Гайдамаки в азарте сечи проскочили мост и ворвались в турецкую Галту, там они никого не пожалели. На другой день турки ответили им яростным нападением, тоже никого не жалея, но были отбиты. Гайдамаки орали им через речку:
– - Эй, Хасан! Кончай драться... лучше выпьем!
Враждующие помирились. Казаки честно свалили на мосту все пограбленное, турки разобрали свое добро, угостили казаков вином молдавским, а гайдамаки дали хлебнуть хохлацкой горилки.