Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
В спорах быстро миновало лето, потекли дожди, похолодало. Неожиданно в комиссии раздался голос Григория Коробьина, депутата козловского, который осудил жестокий произвол крепостников, призывая ограничить власть дворянскую над душами порабощенными. А когда сличили козловский наказ с его словами, то выяснилось, что, посылая Коробьина в комиссию, дворяне просили его совсем о другом -- об усилении власти дворян над крепостными! Началась драка. Потемкин подоспел, когда несчастного депутата крепостники уже топтали ногами... Рейтары вырвали избитого из кромешной свалки, Потемкин оттащил его на двор, присыпанный
– - Умойтесь, сударь, -- сказал он ему.
Коробьин снегом вытер лицо от крови:
– - Меня вот не слушают, а я ведь прав: придет время, не за горами оно, когда поднимется Русь мужичья, и как я сейчас плачу, так будут рыдать те, кто меня не слушает. Но мои-то слезы еще натуральные, а вот ихние будут кровавыми...
Екатерина после этого решила покончить с комиссией, но прежде созвала сенаторов, вытряхнув на стол перед ними целый ворох челобитных, что были поданы на ее имя.
– - Шестьсот слезниц!– - сказала она.– - И все от крестьян, удрученных поборами, зверствами дворянскими.
Граф Петр Иванович Панин решил отвечать за всех.
– - Надобно рабам нашим, -- заявил генералище, -- крепко и наижесточайше, под страхом истязания мучительного, запретить на своих господ жалиться, тогда и челобитных пустых не станет.
Екатерина подписала указ -- со слов панинских. Генерал-прокурор князь Вяземский справедливо (!) заметил, что она поступает крайне нелогично.
– - В таком случае, -- сказал князь, -- нет смысла осуждать и зверства Салтычихины, ибо судебный процесс над нею не с бухты-барахты, а именно с жалобы крестьян начался...
– - За логикой, -- раздраженно ответила Екатерина, -- вы в Ферней поезжайте, а сидя на бочке с порохом, о логике не думают! Как бы поскорее с бочки-то спрыгнуть да убежать подалее...
Она спешно укатила в Петербург, чтобы бежать от собственных фантазий, чтобы не запятнать себя кровью Салтычихи!
"Милостивый государь мой, донесу только вам, что у нас в прошедшую субботу соделалось. Воздвижен был на Красной площади ашефот, возвышенный многими ступенями, посреди коего поставлен был столб, а в столб вбиты три цепи; и того дня сделана публикация, а по знатным домам повестка, что будет представлено позорище... везена была на роспусках Дарья Николаевна вдова Салтыкова... по сторонам которой сидели со шпагами гронадеры. И как привезена к ашефоту, то, сняв с роспусков, привязали (ее) цепьми к столбу, где стояла она около часу. Лотом, посадя паки на роспуски, отвезли в Ивановский девичий монастырь в сделанную для ней... покаянную (камеру), коя вся в земле аршина в три (глубиной), и ни откуда света ей нет. Когда есть должно будет, и то при свече, и как отъест, огонь ведено гасить, и во тьме ее оставить. И быть ей так до самой смерти...[15] Что ж принадлежит до народу, то не можно поверить, сколь было при казни онаго: на всех лавочках, даже на крышах домовых -несказанное множество, так что многих передавили, а карет переломали довольно-таки... Еще донесу: у нас уже зима, на саночках ездить стали".
* ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ. Напряжение
Необходимая судьба
Во всех народах положила,
Дабы военная труба
Унылых к бодрости будила.
Михаила Ломоносов
1. ЗАВЯЗКА ВОЙНЫ
Король Станислав Август Понятовский проснулся, на его груди покоилась голова прекрасной княгини Изабеллы Чарторыжской, женщина открыла ослепительные глаза:
– - Думай о Польше, круль, спаси ее.
– - О, как бы я хотел этого, сладчайшая из женщин...
Въезд раше Коспапки Радзивилла в Вильно свершился при набате колоколов, за каретой катились пушки, шагали солдаты, а полковник Василий Кар не давал воеводе напиться до потери сознания. В разгар прений Варшавского сейма появился князь Репнин:
– - Перестаньте шуметь, панове, иначе я тоже подниму шум, но мой шум будет сильнее вашего.
Понятовский пытался вызвать сочувствие посла:
– - Скажите, как мне властвовать в таких условиях?..
Новая -- коронная!– - конфедерация заседала в Радоме близ Варшавы, и Радзивилл начал нескончаемое застолье. Кару он доказывал:
– - Трезвый я не умнее пьяного, это уж так! Дай мне напиться, и ты увидишь, какой я верный союзник Екатерины.
С трудом он выклянчил у Кара один куфель:
– - Бывали у меня и лучшие времена. Вот, помню, в литовской пуще повстречал я медведя... ростом он был со слона! Ружья при мне не было, но разве я растеряюсь? Я открыл табакерку с албанской махоркой. Дал понюхать. Медведь чихнул раз, чихнул два и не мог остановиться. На чихающего я накинул петлю и...
Замолчал. Кар спросил: что было дальше?
– - Налей мне еще куфель, тогда узнаешь.
Выпив, он вытер длинные усы.
– - После этого я привел медведя в Варшаву, и там наш "теленок" Стась научил его танцевать мазурку с пани Грабовской.
Два куфеля -- мало. Радзивилл начал новый рассказ:
– - А то вот еще случай. Однажды в лесу я напоил шампанским громадное стадо диких свиней. А в соседней деревне был такой голод, что холопы уже бросали жребий, кого из вдовушек съесть первой. Они натерли хрену покрепче, уже вода кипела в котле, самая красивая вдова в деревне начала раздеваться, чтобы нырнуть в кипяток, но тут...
Он замолчал. Кар спросил: что дальше было?
– - Ничего не было! Дай мне напиться, чтобы не до конца погибла моя совесть, -- отвечал раше Кослапки и вдруг заплакал...
Репнин арестовал епископа Солтыка, выслал его за Вислу, и после этого православные получили одинаковые права с католиками. Радзивилл завершил сейм маскарадом, но танцевать, конечно, не стал, сказав Репнину:
– - Я счастлив, что снова могу пить сколько влезет. Но знай, посол: сейчас в наши дела вмешается Версаль, герцог Шуазель обязательно толкнет султана, алчная Вена давно сторожит вас.
– - Французами здесь и не пахнет, -- засмеялся князь...
Но Изабелла Чарторыжская уже проснулась в объятиях французского герцога де Лозена, она проявила бурную страсть:
– - Не спи, негодяй! Хоть ты спаси Польшу...
Лозен был тайным агентом Шуазеля. Екатерина (как и Репнин) еще не понимала, что все свершаемое сейчас в Варшаве вызовет войну с Турцией. Но это очень хорошо понял литовский "барон Мюнхгаузен", пьяница и враль Радзивилл, который после сейма снова удалился в эмиграцию.