Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - По два раза в ночь падаю, середка у нее проваливается, а перины нет-тюфячок с соломкою... вот так!
Разругав порядки немецкие, Алехан Орлов подарил пажам 200 талеров -- ради устройства концертов увеселительных. На вопрос, куда путь держит, кривился:
– - Подлечиться надобно, измучился я, родненькие!
Дорога "графов Островых" лежала дальше -- в Италию. Алехан и в чужих краях не изменил привычкам. Пизанским дамам небрежно показывал "гвардейские" фокусы: легко разгибал подковы, на улицах Пизы мертвой хваткой останавливал шестерку лошадей. Однажды в доме маркиза Падулли фаворит, дробя в пальцах орехи, нечаянно подбил осколком ореха глаз герцогу Виллиму Глостеру, а когда тот разбушевался, требуя сатисфакции, Алехан свысока отвечал аристократу:
– - Чего шумишь?
– - Но я брат английского короля, -- напыжился герцог.
– - А я брат Гришки Орлова, неужто не слыхал?..
Сергей Домашнев, секретарь "графа", спрашивал его:
– - А чего мы паримся тут в Италии?
– - Наверное, ждем манны небесной.
– - Но итальянцы меня часто тревожат: "Скажите, от чего граф Остров лечится? Да ведь он быка свалит". Что тут ответишь?
– - Так и отвечай: мол, быки тоже болеют...
Он шутил! Но зато по-настоящему страдали матросы на эскадре Спиридова, и смертность в командах была велика. Русский флот с дальними походами еще не освоился. Балтика замуровала его в локальных плаваниях, а морская гигиена пребывала в зачаточном состоянии. Крупу сыпали в котлы пополам с крысиным пометом, солонину разнесло в бочках, как непогребенный труп, и текла из бочек мерзостная гниль. Матросы хлебали тухлую воду, разбавляя ее уксусом до такой степени, что уже не понимали, где вода, где уксус. Сухари двойной закалки кончились еще на подходах к Дании -- открыли банкеты с тройной закалкой. Но сколько ни барабанили матросы сухарями об стол, вежливо прося червяков покинуть свои убежища, паразиты эти (почему-то ярко-красные, как рубины) не желали покидать столь уютно прогрызенных лабиринтов. Старые матросы червями уже не брезговали, говоря жестоко:
– - Не вылезешь, сволочь? Ну, держись-я тебя съем...
Великий визирь не верил французам, но не мог не поверить алжирским беям, которые со слов тунисских пиратов точно доложили, что эскадра Спиридова чинит паруса уже на Минорке.
– - Не может быть! Как русские туда попали?
Весь свой гнев Турция излила на головы ни в чем не повинных венецианцев. Султан заявил Венеции решительный протест: почему пропущены русские корабли из Балтики? Обтянув такелаж на Минорке, эскадра адмирала Спиридова уже плыла в Архипелаг; за Сицилией встретили острую скампавею с пушками -- в тучах брызг, взрываемых форштевнем, выросла фигура мрачного рыцаря с мечом в руке, черный плащ с белым крестом стелился по ветру.
– - Великий капитул славного ордена Мальтийского, -прокричал он, -- счастлив видеть благородный флаг России в своих пределах!
Скампавея вздрогнула от салютации, русская эскадра осиялась ответным огнем. Спиридов сказал капитан-командору Грейгу:
– - Вы удивитесь, Самуил Карлыч: Мальтийский орден рыцарский еще в древности основан на наши православные денежки. Нас приветствовал мечом и салютом посол Петербурга на Мальте лейтенант флота российского -- Антон Псаро... он из греков, ждущих нас!
Мальта стала для флота русского верным оплотом.
А над Балканами высится Черная Гора -- Черногория...
Россия уже давно свыклась с тем, что лихая, бедовая жизнь постоянно выдвигала самозванцев, и Петербург не особенно тревожили сообщения, что покойный Петр III чуть ли не ежегодно возрождался из могильного праха в захудалых гарнизонах, в городишках провинции, за его мнимое здравие раскольники ставили свечи в потаенных часовнях. Но два года назад и Обресков (из Турции) и князь Голицын (из Вены) депешировали о появлении на Черной Горе некоего Степана Малого [18], ставшего черногорским владыкой. Послы докладывали, что Малый хорошо образован, знаток языков и хирургии, черногорцам при нем живется ладно, а на стенке своих хором намалевал он двуглавого российского орла. Никто не знает, кто он таков и откуда взялся. Но когда однажды облокотились ему на плечо, Малый сказал: "Знал бы ты, брат, на кого опираешься, так и бежал бы прочь, как от огня". В горном монастыре нашелся портрет Петра III, сравнили его с обликом Степана Малого -- ну точно он! Если русских самозванцев хватали, ноздри им
– - Остальное вам внушит граф Алексей Григорьевич...
Юрий сыскал Алехана в Пизе; тот наказал ему брать сто бочек пороху, сто пудов свинца и втащить их на Черную Гору, ибо черногорцы нуждались в припасах для борьбы с турками. В товарищи дал пирата Марка Войновича, служившего дожам Венеции, порядки местные знавшего. Орлов напутствовал князя:
– - Черная Гора высока, так гляди, Юрка, как бы, Малого с нее сталкивая, ты и сам вверх тормашками не слетел оттуда...
С большим трудом Долгорукий с Войновичем взгромоздили на Черную Гору свинец и порох. Степан Малый ничего общего с Петром III конечно же не имел. Одет он был в белое греческое платье, на голове носил скуфью красную, на груди болталась икона русская, через плечо цепь золотая, а голосок имел тонкий, как у ребенка. Долгорукий на лужайке перед монастырем Цетинье собрал скупщину, а "Степан Малый, -- вспоминал князь, -- остался в комнате сидеть на постели, где лежала голая сабля. Курил он трубку, запивая табак стаканом водки, без чего не может и жить по привычке..." Долгорукий публично развенчал самозванца, а черногорцы поклялись в верности России; при этом Степан Малый безропотно дал себя арестовать, заявив: "Присяга грешной жене моей еще не есть мое отречение!" Так и случилось: Долгорукий жил в первом этаже Цетинье, а второй этаж отвел Малому, отчего в народе решили, что посланец России сознательно возвышает царя над собой; черногорцы внимали речам князя, но повиновались Малому. Кончилась вся эта несуразица тем, что эмиссар Екатерины, подарил владыке мундир русского офицера с надлежащим патентом и отдал на память свое оружие:
– - Царствуй и далее, а меня иные дела ждут...
Вернувшись в Пизу, он честно поведал Алехану Орлову, что приказ императрицы исполнил шиворот-навыворот: вместо ослабления самозванца он его дополнительно укрепил.
– - А, ладно!– - одобрил Алехан.– - От Малого и заботы малые, а мы едем в Ливорно, готов ли? Ныне пора Эладу спасать от турков...
Была уже поздняя осень, в морях штормило. Спиридов выслал фрегат, на котором Орлов со свитою отплыл из Италии в Архипелаг; средь греческих островов мотало на якорях усталую эскадру; три корабля держали на мачтах госпитальные флаги. Спиридов встретил гостей в светлом "фонаре" кормового салона, где было не повернуться: жилье адмирала заполняли обломки античных статуй (Спиридов спасал от вандализма все, что еще можно спасти). Настроен же он был мрачно, подозрительно, а находившийся возле него Грейг -- узколицый тощий шотландец в чине капитан-командора -- улыбался. Орлов поиграл алмазною табакеркой с профилем "матушки", со вкусом обозрел торсы античных богинь.
– - Лому-то... лому сколько!– - сказал он.– - Ладно, вези, если не лень, до Эрмитажу, тонуть с грузом морякам всегда легше.
Отозвав Спиридова в коридор, спросил -- чего этот Грейг стучит ботфортами подкованными, как жеребец копытами?
Алехан перед Спиридовым был еще сопляком.
– - Ты, граф, -- ответил ему адмирал, -- Самуила Карлыча цеплять не смей. Грейг дело флотское знает, себя в походе хорошо показал. А вот придут еще две эскадры -- Эльфинстона и Арфа...
Орлов в ярости зашвырнул табакерку в море:
– - Сатана, а не баба! Ведь умолял ее перед отъездом из Питера, чтобы корабли иноземцами не уснащала... Своих-то -посолил, перцем присыпал и ешь на здоровье. А с чужих спрос короткий.
В салоне Спиридов представил ему отчет по эскадре: из экипажа в 5582 человека на переходе до Копенгагена умерло 54, а больных было 320; в Англии списали на берег 720 больных, а на кладбище оставили 130 матросов; в походе же до Минорки пришлось покидать за борт 208 трупов. Иными словами, еще до приятия боевых встреч с супостатами эскадра четверти экипажа лишилась.