Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Нет, стану орать! — вскричал того громче казак. — Вы кого слухаете? Вы слухаете мазепинского посла, который вкупе с гетманом продал шведу нашу Вкраину. Мазепа с басурманами в союз встал и вас зовет обасурманиться. Мазепа проклят, Мазепа патриаршей волей предан анафеме. Анафеме, дурни вы этакие.
— Неправда! — вскричал Герцык, испугавшись, что вот-вот все рухнет, что казачий круг послушает этого горлопана. — Никто не предавал гетмана анафеме. Все это наветы москалей на него. Ты-ы… — Герцык неожиданно даже для себя поворотился к Нечипору и ткнул
Толпа замерла, столь тяжкое обвинение прозвучало в адрес казака. Воля круга повисла на волоске.
И тут на бочку вскочил кошевой, решительно столкнул Нечипора на землю и властно вскричал:
— Вяжите подсыла!
К Нечипору бросились несколько человек, но тут же разлетелись в стороны от его тяжелых кулаков. В передних рядах захохотали:
— Так их, Нечипор!
Запорожцы любили и уважали силу. Но Нечипора возмутило и взорвало обвинение в шпионстве, и он закричал бешено:
— Вы-ы! Вы все изменники и сумы переметные вместе с вашим кошевым.
Этого уже круг простить не мог. На Нечипора навалились кучей, подмяли его, повязали и оттащили к позорному столбу.
Теперь уже никто не мешал кругу приговорить единогласно: всему войску запорожскому идти на помощь Мазепе и королю, спасать Украину от ига москалей.
Когда гость и кошевой вернулись в курень, Герцык сказал:
— Ну, Костя, спасибо! Выручил ты меня.
— А как же? Долг платежом красен. Ай забыл, как ты меня, раненного, от татар уволок.
— Помнишь?
— Еще бы. Это на всю жизнь, Павло.
— Ох, худо, Костя. Этот Нечипор, увидишь, наделает нам хлопот.
— Ничего, Павло, не боись. Мы на таких тоже управу знаем. Гриц, — позвал кошевой и, когда явился казак, сказал ему тихонько: — Годи немножко и, пока светло, пойди к столбу, развяжи и отпусти Нечипора, скажешь, кошевой, мол, простил тебя, дурака. А как стемнеет, возьми моих хлопцев, добрый куль и… Сам знаешь.
Гриц ушел. Кошевой налил две чарки горилки.
— Ну, за добрый почин, Павло.
— За добрый.
Выпили. Закусили жареной рыбой.
— Я верно понял, Костя, Нечипор уже не будет болтать?
— Верно, Павло. С сего дня он станет с рыбами разговоры разговаривать. Ха-ха-ха, — затрясся Гордиенко от смеха и стал опять наполнять чарки горилкой.
Полковник Яковлев, получив приказ светлейшего «поспешать в Сечь и искоренить злокозненное гнездо изменников», вышел в поход с полком из Киева в конце апреля. В поддержку ему были обещаны драгуны под командой Волконского.
Меншиков не случайно придавал Яковлеву драгун. Сечь уже успела разгромить один полк, посланный на ее усмирение, подвергнув многих пленных пыткам, а часть из них отправив крымскому хану в рабство «ради вечной дружбы и союзу». Светлейший считал, что конфузия сия произошла из-за отсутствия кавалерии. И даже не обиделся на замечание фельдмаршала: «А я сколь раз об этом говорил
Яковлев счел обязательным сообщить своим солдатам о страшной судьбе того полка, дабы настроить людей к битве не на жизнь, а на смерть. И солдаты поняли своего командира: пленных не брать.
Перед Переволочной разведка донесла Яковлеву, что там находится отряд запорожцев-мазепинцев. Переволочна была взята с ходу штурмом. Все не успевшие бежать запорожцы были убиты. Яковлев приказал уничтожить все лодки, баркасы и другие средства переправы. Он не мог догадываться, какой катастрофой обернется это в будущем для шведов.
После ухода основного Запорожского войска под бунчуком Кости Гордиенко к королю Сечь не опустела. В ней оставалось около двух тысяч казаков под командой наказного кошевого Кирика Коняловского. Они не только охраняли Сечь, но и ожидали подхода орды крымского хана, к которому возгорелись вдруг приязнью и с его помощью надеялись прогнать москалей с Украины.
Рано утром 14 мая казак, дежуривший на сторожевой вышке, вскричал:
— Браты-ы! Опять москали идуть!
Кирик сам забрался на вышку, взглянул на пылившую вдали колонну солдат и, спустившись вниз, распорядился:
— Вершние за мной, мы ударим их с правой руки. Пешие идуть им встречь.
Яковлев догадывался, что бежавшие из Переволочны наверняка сообщили запорожцам о его приближении. И поэтому, завидев вышки и земляные валы Запорожской Сечи, изготовил полк к бою. Он обратил внимание на пыльный шлейф, потянувшийся в сторону от крепости, и догадался, что запорожцы собираются окружить его конницей.
Вызвав командира первого батальона, находившегося на левом фланге, Яковлев приказал:
— Опасайтесь слева удара кавалерии. В случае нападения стройтесь в каре.
— Господин полковник, а где же драгуны? Нам без прикрытия не устоять.
— Драгуны будут позже. А нам надо продержаться до них любой ценой.
С визгом и свистом кинулись рассыпавшиеся по полю казаки на полк Яковлева. Первый ряд солдат, вскинув мушкеты, ударил по атакующим залпом с колена, второй ряд выстрелил из положения стоя. Казаки хотя и понесли потери, но знали, что третьего залпа не последует, поскольку солдаты не успеют зарядить мушкеты. И поэтому быстро бежали на сближение, чтобы начать рукопашную. Чем только не размахивали запорожцы — саблями, мечами, копьями, топорами и даже вилами и острогами.
Солдаты встретили их штыками, и в первые мгновения казалось, что повернут эту вольницу вспять. Но запорожцев прибывало все более и более, а тут еще на левый фланг навалилась со свистом и улюлюканьем их конница, ведомая самим кошевым.
Яковлев носился на взмыленном коне с одного фланга на другой и, пытаясь перекричать шум боя, командовал:
— В каре! Стройся в каре!
Однако построиться в каре в этой мешанине было невозможно. Эта свалка, когда солдаты смешались с казаками, была на руку запорожцам, привыкшим не ждать команд, а действовать самостоятельно и быстро.