Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Я говорю, сие было на Руси полтыщи лет назад, при Мономахе еще {116} .
— Правильно отвечал, Прокофий. Молодец!
— Тогда, говорю, договора не писались, потому и было распространено крестоцелование. Государь, говорю, подтвердит на аудиенции Кардисский меморий, того и довольно.
— Верно, Прокофий.
Петр встал, склонился над свечой шандала, попыхивая, прикурил. Пустил дым, затянулся с наслаждением.
— Знаешь что, Прокофий Богданович?.. — И, прищурясь, умолк царь, глядя на кольца дыма. — Знаешь, надо пустить им пыль в
— Как, Петр Алексеевич?
— А просто: заложи в протокол королевские почести, строй полков, гром барабанов, ковровую дорожку. — Петр засмеялся. — Подумай, может, и салют в честь дорогих друзей шмалянуть? А? Ну а если моей подписи потребуют…
— Не потребуют, Петр Алексеевич. Я им сказал, мол, не дело новую подпись царя просить. Есть рука покойного государя — вашего отца, и довольно.
— Что, отец действительно подписывал этот договор?
— Да нет. Тогда за царей бояре подписывали.
— А если узнают они?
— Откуда? Почитай, дело сорок лет тому было, уж быльем поросло. Цари, помазанники Божьи, до подписи не опускались, для того бояр хватало.
— Ну спасибо, Прокофий Богданович.
— За что, государь?
— Как «за что»? Просветил и мой интерес блюдешь, да хитро вельми.
— У них учусь, государь. Ай забыл, как нас в Вене за нос водили?
— Молодец. Хороший ученик, — похвалил Петр. — С датчанами секретный договор ты будешь подписывать.
— Как велишь, Петр Алексеевич. Велишь с нечистым, и с ним подпишу.
— Неужто с чертом подпишешь? — засмеялся Петр. — Грех ведь.
— А чего? Перекрещусь, да и подпишу. А нечистый-то креста боится, не к ночи будь помянут, — сплюнув, перекрестился Возницын, а Петр расхохотался:
— Ну, Прокофий! Ну, отчебучил!
Встречу, назначенную с саксонцами на завтра, пришлось отложить еще на день из-за перевода мемориала на русский язык, а также и проекта договора. Шафиров потратил на это весь день. И перевод мемориала и проекта договора представил царю уже поздно вечером.
— Точно перевел? — спросил Петр.
— Точно, государь.
Петр читал мемориал, часто хмыкая и качая головой.
— Хитер наш дорогой друг. Хитер. Но и мы ж не лыком шиты.
Просмотрел и договор, что-то подчеркнул. Сказал:
— Ну что ж, Петр Павлович, завтра к обеду пригласи их опять в Преображенское. Оговорим проект.
На следующий день при встрече с саксонскими представителями Петр, взяв в руки мемориал, заявил твердо:
— Здесь король, призывая нас вступить в войну со шведами, пишет, что «теперь или никогда». Я не согласен с такой постановкой. И поэтому настаиваю в тринадцатую статью договора включить следующую оговорку: Россия в войну вступит только после заключения мира с Турцией. А не в декабре, как настаивает ваш король.
— Ваше величество, а если вам не удастся заключить мир с Турцией? — спросил Карлович. — Ведь может же такое случиться.
— Если не удастся заключить мир с Турцией, то я буду всячески содействовать Августу в заключении мира со Швецией.
— Но король хочет начать войну немедленно и рассчитывает на скорую победу.
— Я буду только рад его успехам, — сказал царь. — В конце концов, как бы ни сложились обстоятельства, я останусь
— Ваше величество, вы зря беспокоитесь о сохранении в тайне договора, особенно от шведов, мы заинтересованы не менее вас. Выступление короля Августа должно быть внезапным, чтоб захватить противника врасплох.
Тринадцатого октября великий государь России принял послов Швеции со всей пышностью прошлых царствований, о которых Петр уже позабыл. По пути следования послов к Кремлю были выстроены войска, гремела музыка. Правда, в Столовой палате, где состоялся прием, послов поразило более чем скромное одеяние царя — простой кафтан, какой можно увидеть на Красной площади в любой лавке. И особенно удивило то, что, когда посол начал приветствовать, перечисляя все титулы царя, тот перебил:
— Короче, пожалуйста.
Затем думным дьяком было зачитано Слово государево о согласии подтвердить грамотой статью 27-ю Кардисского договора об обмене посольствами между Москвой и Стокгольмом. В том Слове высказано было и удивление о непочтении шведской стороны к персоне его царского величества при проезде государя через Ригу, выразившемся в оскорблении Великого посольства в 1697 году, за что не было шведской стороной принесено извинение ни в тот год, ни в последующие. А сия забывчивость никак не способствует укреплению дружбы меж высокодоговаривающимися сторонами.
Слово государево, зачитанное Возницыным шведским послам, было сочинено самим Петром не столько для подтверждения договора, сколько из-за последних строчек, в которых он завуалировал одну из причин грядущего объявления войны Швеции — оскорбление Великого посольства и лично самого государя.
Часть вторая
НА НОРД
Глава первая
ПОРА НАЧИНАТЬ
Новые союзники царя оказались столь нетерпеливыми и воинственными, что не стали дожидаться его вступления в войну.
— Мой друг, — говорил король Август своему главнокомандующему графу Флемингу, — пока царь раздумывает, мы должны захватить Ливонию. Для начала ступай и возьми Ригу. Сделай мне подарок к Рождеству.
Подталкивал короля к войне и его новый советник полковник Паткуль, у которого в Ливонии остались поместья, он надеялся вернуть их с помощью саксонцев.
Однако, взяв какой-то незначительный городок на Даугаве, оставив армию, Флеминг поскакал домой в Саксонию жениться. Надо думать, хорошо гульнули они со своим коронованным другом по такому случаю. Весь январь пропьянствовали. А армия, которой давно уже не платили содержания, оставшись без главнокомандующего, жила за счет местного населения. В феврале наконец прибыл Флеминг, а вскоре, с наступлением тепла, явился и король Август. Саксонцы подступили к Риге. Король послал рижанам грозное предупреждение: «Сдайте город, или я сровняю его с землей!» Испуганные рижане предложили Августу полтора миллиона талеров {117} откупных. Король деньги взял и снял осаду.