Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Все равно, Вашутин, придется твоим сдать огнестрельное оружие.
— А как же мы? А ну разбойников нанесет.
— Я оставлю тебе солдат с полтысячи с добрым офицером.
— Ну тогда другое дело.
— Савелов, — подозвал Шереметев своего генерал-адъютанта, слезая с коня, — проследи, чтоб сдали ружья, пушки, если таковые имеются. Сабли, алебарды {187} оставь им. Воевода поможет, он знает, у кого что имеется.
Шереметев направился в канцелярию, сопровождаемый
Ныне государь отправил Апраксина в распоряжение Шереметева с предписанием: «Как только буде погашен бунт, объявить губернатором Астрахани Петра Матвеевича Апраксина, дабы, взяв власть в городе, смог он там навести порядок».
Здесь же в канцелярии находился и Щепотьев, ставший едва ли не тенью фельдмаршала.
Дабы поднадзорный не забывался, едва войдя в горницу, Щепотьев сказал ему негромко, но нравоучительно:
— Миловать надо именем государя, Борис Петрович.
— Я уже так миловал в Казани, — огрызнулся фельдмаршал. — Не тебе мне указывать.
Апраксин, войдя, перекрестился, молвил:
— Слава Богу, без крови обошлось. Может, и в Астрахани так же случится.
— Возможно, — согласился сухо Шереметев.
— Ты вроде недоволен, Борис Петрович, — сказал Апраксин, присаживаясь к столу.
— Я? — переспросил Шереметев. — Я очень доволен, — молвил с нажимом. И, покосившись на Щепотьева, недружелюбно: — Яйца курицу учить начинают, как тут не быть довольным?
Сержант не остался в долгу, отвечал с язвительной усмешкой:
— Если яйца золотые, у них не грех и поучиться.
Фельдмаршал фыркнул, поднялся и, направляясь к двери, сказал последнее:
— Не все золото, что блестит, сопля тоже поблескивает. — И вышел, хлопнув дверью. За ним выскользнул и Вашутин.
Апраксин догадывался о причине плохого настроения фельдмаршала, даже сочувствовал, однако «соплю» трогать не решился, только, вздохнув, спросил Щепотьева:
— Сколько еще до Астрахани?
— Двести пятьдесят шесть верст.
— Неблизко.
— Отчего? Совсем рядом, — поднялся Щепотьев и вышел за фельдмаршалом.
И едва за ним захлопнулась дверь, Апраксин, плюнув вслед, проворчал:
— Гляди-ка, пузырь бычий. — И передразнил, гундося: — «Совсем рядом».
Вечером в избе, где остановился Шереметев с денщиками, он созвал командиров полков и приказал выставить усиленные посты: «дабы не приключилось беды».
Через два дня в Черный Яр явился шереметевский посланец из Астрахани, которого он отправлял на разведку еще из Саратова.
— Ну что там? — спросил в нетерпении фельдмаршал.
— Худо, Борис Петрович. Начиналось вроде неплохо. Кисельников привез государеву грамоту, в которой царь призывал дураков успокоиться, обещая простить им вины. Пока читал на кругу, вроде соглашались с грамотой. А едва Кисельников отъехал на Москву, увозя это их согласие, как уже на следующий день опять зароптали, а уж на третий взбулгачились того хуже по новой.
— Ты им говорил, что я с полками иду?
— Говорил, Борис Петрович.
— А они?
— Они, стыд головушке, про тебя срамные слова кричали, что-де мы и твово фельдмаршала за Ржевским отправим. И вот велели тебе их злословную бумагу передать.
Посланец полез за пазуху, вынул мятый-перемятый клочок бумаги, подал Шереметеву. Тот взял, расправил на столе, ворча недовольно:
— Ты что, с ней в нужник ходил?
Посланец отвечал виновато:
— Таку дали, Борис Петрович. И что еще велели передать, будем, мол, отбиваться доколе можем, а посля, мол, город сожжем и убежим все на Аграхань {188} из-под власти царя.
— Ну и что? Готовятся?
— Да. Пушки по стенам ставят. Людям невоинским ружья дают, кто упрямится, того казнят без милости.
Шереметев, хмурясь, долго разбирал каракули, шевеля губами. Кончив чтение, отодвинул бумагу, слегка прихлопнув по столу ладонью:
— Ну что ж, сами на рожон лезут. Удоволим. Ступай, братец. Поди, голоден?
— Как волк, Борис Петрович, всю дорогу на сухомятке.
— Иди к моему повару, скажи, что велел покормить тебя от пуза.
— Спасибо, Борис Петрович.
После ухода посланца Шереметев велел денщику:
— Гаврила, принеси ларец с бумагами.
Денщик принес окованный невеликий сундучок, поставил на стол. Шереметев открыл его ключиком. Достал лист бумаги, перо, чернила. Умакнув перо, начал писать: «Премилостивый государь! На Черный Яр пришел я марта 2 дня, и черноярцы все по вашему величеству вины шатости принесли со всяким покорением. Воевода на Черном Яру Вашутин добр и показал вашему величеству верную службу, многих их уговорил… И я тому воеводе велел быть по-прежнему, да для караулов оставляю полк Обухова 500 человек, чтоб заводчиков не распустить до указу твоего самодержавия. Посланник мой, которого посылал я в Астрахань, с Саратова возвратился на Черный Яр сего марта 4 дня, привез от астраханцев ко мне отписку, чтобы я помешкал в Царицыне, и пустить меня в Астрахань не хотят и многие возвраты между ними учинились. А я с полками своими сего марта 5 дня пойду наскоро, и чтоб при помощи Божией намерение их разорвать и не упустить из города, чаю поспешить…»