Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Только драгун своих. Остальные под вашу команду поступают.
— А Щепотьев?
— Он дрыхнет после очередной пьянки, — изморщился фельдмаршал, как от зубной боли. — Пусть спит.
— А проспится, куда его? За вами послать?
— Боже сохрани, Петр Матвеевич. Он мне и так всю плешь переел. Командируй его в полк Преображенский, к месту постоянной службы.
— Встретите брата, кланяйтесь ему от меня.
— С удовольствием. Мы с Федором Матвеевичем старые друзья.
Посланный вперед
— Все готово, Борис Петрович.
— А место для драгун сыскал?
— Там же рядом большой двор, поставят палатки.
— А для лошадей?
— Для ваших рядом с домом конюшня. Драгунам придется своих в поле пасти.
— Мои тоже свежего, чай, хотят.
— Вашим будем зеленки подкашивать.
Поскольку день клонился к закату, Борис Петрович решил никуда со двора не съезжать, велев денщику готовить постель.
Наутро, хорошо выспавшийся, призвал парикмахера Алешку, велел побрить себя. И дабы не терять время, приказал адъютанту докладывать обстановку в Киеве.
— Здесь ныне фельдмаршал Огильви пребывает, — начал Савелов доклад.
— Спасибо за добрую новость, — с нескрываемой издевкой процедил Шереметев.
Генерал-адъютант понял, что обмишурился, подумал: «Вот уж истина, двум медведям в одной берлоге тесно». Но как ни в чем не бывало продолжил доклад:
— Здесь же пребывает и светлейший князь римский Александр Данилович Меншиков.
— Как ты сказал? Светлейший князь?
— Да, Борис Петрович. Им сей титул пожаловал сам император только что.
«Эк прыток, любимчик!» — подумал с горечью Борис Петрович, но от адъютанта постарался скрыть это. Молвил:
— Рад за Данилыча, рад.
— А также присвоено им звание генерал-лейтенанта, — продолжал Савелов.
«Ого! Этак он и меня скоро достанет».
— И думаю, сие преподнес государь светлейшему ради медового месяца.
— Неужто женился?
— Да. Здесь, в Киеве, говорят, и обвенчался.
— На ком же?
— На девице Арсеньевой, что была в услужении у царевны Натальи Алексеевны {190} .
— Ну-у, Данилыча есть с чем поздравить, — сказал Шереметев, подавляя вдруг заскребшую в сердце зависть. Но ретивое не обманешь, это не адъютант, опять почувствовалась боль в ногах.
Но Савелов слишком хорошо знал Шереметева: «Однако! Вот тебе и третий медведь в берлоге».
Отдать первый визит, конечно, надо новоиспеченному светлейшему князю — это ясно как Божий день. Он возле государя обретается и наверняка имеет что сказать фельдмаршалу от его имени. Вполне возможно, и выговор за то, что приказал бомбить Астрахань, ведь государь настаивал на мирном решении конфликта. Даже принимал и одаривал астраханских посланцев, заранее вины им отдавая. А вот пришел под Астрахань фельдмаршал с войском и заговорил с бунтовщиками другим языком — пушечным.
Но у Бориса Петровича на это уже отговорка заготовлена: «С башкирами вон миром решил, а как обернулось?» Государь сторону воевод тамошних взял. Ясно, что они в доносе обнесли фельдмаршала, а государь, не разобравшись, велел «воротить все в прежнее состояние», да еще Щепотьева подкинул для догляду, словно за мальчишкой непутевым. Обидно сие, чего уж там.
Отправляясь к Меншикову, оделся Борис Петрович в лучшее платье, в белые чулки и новенькие башмаки на размер более, чтоб больным ногам не так тесно было. Напялил напудренный Алешкой новый, непропотевший парик. Ну, само собой, обе кавалерии — Мальтийскую и Андреевскую подвесил. Пристегнул шпагу с позолоченной рукоятью, оглядел себя в зеркало. Подумал: «Н-ничего! По военной части я все едино выше. Я фельдмаршал, а он пока генерал-лейтенант».
— Ба-а, кого я вижу! — вскричал Меншиков и пошел навстречу Шереметеву, распахивая руки для объятия. — Граф, я искренне рад за вас.
«Граф? — мелькнуло в голове Бориса Петровича. — Неужто? Давно пора, ему-то вон и князя отвалили». Но, обнимаясь с фаворитом, вслух молвил:
— Уж не оговорились ли, Александр Данилович?
— Нет, нет, Борис Петрович. Именным указом отныне вы граф. Поздравляю вас.
— Спасибо, Александр Данилович.
— Но и это еще не все. Государь жалует вам три тысячи дворов в Ярославском уезде.
О-о, это была, пожалуй, самая радостная новость для фельдмаршала, он невольно залился счастливым румянцем.
— И еще, — продолжал светлейший с искренней щедростью. — Вам назначено фельдмаршальское жалованье семь тысяч рублев в год.
— Александр Данилович, Александр Данилович… — бормотал растроганно Шереметев, едва удерживаясь от слез. — Вашими заботами…
— По сему случаю полагается выпить. Эй, кто там?!
На пороге как из-под земли вырос адъютант.
— Нестеров, тащи нам рейнского с полдюжины бутылок, закусить чего там. И никого ко мне не пускать. Я с фельдмаршалом занят.
И, подмигнув Шереметеву, пошутил:
— Мы ныне обсудим план сражения с Хмельницким.
— Александр Данилович, и вас же надо поздравлять.
— С чем?
— Ну как? Светлейшего вам наконец выхлопотали.
— Спасибо, Борис Петрович. На это светлейшество прорву денег ухлопали, уламывая императора.
— И с законным браком вас, Александр Данилович.
— О-о, это другое дело, брат. Идем-ка к моей разлюбезной Дарье Михайловне, представиться ж надо. — Меншиков схватил Шереметева за руку, потянул за собой в коридорчик. — Идем, идем.