Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Румянцев все эти дни и месяцы мысленно часто возвращался к прошлой кампании, блистательному ее завершению в конце октября, когда вся турецкая армия повсеместно была разгромлена и огромные трофеи перевезены на левый берег Дуная. А потом все больше его захватывала политическая игра, которая развернулась вокруг переговоров о мире… «Удастся ли России воспользоваться победами над неприятелем и обеспечить наконец-то безопасность своих хотя бы южных границ, отделив Крым от Турции и поставив вечных беспокойников наших в зависимость от Петербурга?..» Этот вопрос давно волновал Румянцева и все время стоял перед ним, как только он прибыл в Глухов и познакомился с положением на юге России. А теперь ему предстоит воплотить в жизнь свои давние замыслы и мечтания. Пусть он лишь выполняет чужую волю, но он исполняет то, к чему давно уже душа его была подготовлена самостоятельными размышлениями.
Симолин закончил наконец чтение писем. Некоторое время задумчиво молчал.
– Ну что, Иван Матвеевич? – нетерпеливо спросил фельдмаршал.
Как не похожи были эти два человека, которым предстояло решить сообща столь важное дело!.. Огромный Румянцев казался еще выше и массивнее рядом с невысоким и худощавым Симолиным. Маленькие глаза и продолговатый, острый нос Симолина резко выделялись на лице, сразу приковывая к себе внимание. И – курносый, с округлым овалом лица, излучавший добродушие и силу Румянцев, уверенный в себе, быстрый на решения.
– Прочитать-то прочитал, – осторожно начал Симолин, – но как бы тут не ошибиться. Блистательная Порта не любит проигрывать, тем более что она опирается на поддержку австрийского двора.
– Хорошо, что положено хоть начало переговоров. Они знают основные условия соглашения между нами, а значит, на них пойдут.
– О, ваше сиятельство, это только внешняя сторона дела. Турки хитры и коварны, долго будут стоять на своем, пока не добьются немалых выгод.
– А что вы думаете о месте встречи наших уполномоченных? Что обычно предлагается в этих случаях? Где возможен конгресс? – размышлял Румянцев вслух.
Симолин вовсе и не собирался отвечать на эти вопросы, которые фельдмаршал явно ставил самому себе и не нуждался в совете, потому что знал местные условия лучше, чем только что прибывший сюда Симолин.
– Если бы согласились на Бухарест, то лучше этого места ничего нельзя придумать. Только здесь уполномоченные комиссары могут пребывать с удобствами, – говорил Румянцев, внимательно разглядывая Симолина. – Да, пожалуй, так, поелику нет другого удобного на сей стороне Дуная селения, в котором бы мог поместиться комиссар со своей свитой… Так что, Иван Матвеевич, заготовьте письмо визирю и пашпорт для его уполномоченного. И не забудьте отдать повеление о принятии и препровождении оного с пристойными его чину почестями.
– Ваше сиятельство, в Бухаресте уж слишком много наших войск. Согласятся ли турки пребывать в оном, когда каждый день они будут зреть своих неприятелей, гордо разгуливающих по их городу?..
– Ну, если турки не согласны будут на Бухарест, то можно предложить им Журжу. Я согласен и на Журжу. Нельзя больше медлить с определением сего дела, которое положит основание к заключению мира.
– Да все равно, как мы ни торопимся, времени пройдет много. Пока курьер в Шумлу прибудет, потом в Константинополь, потом снова к нам… Месяца два пройдет, не меньше. Турки и будут тянуть с открытием переговоров. – Симолин за свою более чем тридцатилетнюю дипломатическую деятельность всякого насмотрелся и не питал никаких иллюзий на быстрый успех.
– Нам тоже нужна передышка, а потому перемирие до 1 июня – удобное время и для нас. После зимы нужно время, чтобы привести армию в боевое состояние.
– А что вы скажете, ваше сиятельство, на их предложение продолжить перемирие на три месяца, если мирные договоры будут прерваны? – спросил Симолин.
– Нет, вот с этим мы никак не можем согласиться. Если мирные переговоры будут прерваны, то отсрочить возобновление военных действий еще на три месяца можно только с согласия наших повелителей. А пока положение армий с обеих сторон на все время перемирия должно быть то же самое, что и ныне. Главное течение Дуная должно быть признано линией разделения между армиями. Я считаю, что на обоих берегах сей реки нельзя вновь производить никаких укреплений и возобновлять разоренные в конце минувшей кампании такие города и крепости, как Бабадаг, Тульча, Исакча, Мачин и Гирсов…
– Думаю, что они должны с этим согласиться, как и с тем, что и военные действия в Азии должны быть прекращены. Дабы, по получении взаимных уведомлений о перемирии, все земли, крепости и другие места остались в тех руках, в которых они тогда находились. Но вот о судоходстве в Черном море…
– А что о судоходстве? Перемирие простирается до всего Крыма и до Черного моря, так что никакое вооруженное судно не может выйти из Черного моря в устье Дуная и ниже ходить, вдоль по Бессарабии, к устью Днестра. Равным образом да не показываются суда турецкие при берегах и пристанях крымских.
– С этим они вряд ли согласятся… Сколько тут, на Дунае, у них судов! Да и Черное море для них – это внутреннее море, и никто не вправе им указывать…
– Ну уж теперь-то мы вправе указывать. Наши корабли уже показались в Черном море. А с прибытием адмирала Нольса к нашей армии и успешным строительством Азовской флотилии под руководством вице-адмирала Сенявина морские дела наши пойдут еще успешнее. Скоро наступит такое время, когда из Крыма будут ходить наши корабли по Дунаю и Днестру. Только опять вот плохо – нет карт у нас… А Дунай капризен: то глубок, то мелководен, пора бы нам изучить берега его, движение ветров в разное время года, описать положение и высоту воды в устье и послать все эти данные в коллегию Адмиралтейства. А уж оттудова переслать адмиралу Сенявину для дачи наставлений при отправлении сюда судов от крымских берегов. Пора налаживать такую связь между нашими армиями, и флот должен содействовать тому. А по Дунаю пусть их суда ходят, только мало таковых найдется. В прошлую кампанию мы много у них пожгли или к себе забрали. Так что вряд ли турки много судов наберут. Готовьте письмо верховному визирю и дружественным послам в Константинополь.
Румянцев и Симолин долго еще говорили о возможных осложнениях во время переговоров, о тех хитростях, которыми турки обычно пользуются в общении с европейцами, объясняя все разногласия восточными постулатами веры и обычаями старого Востока.
– А пожалуй, мне пришла благотворная мысль, – вдруг прервал плавный разговор Румянцев. Симолин удивленно посмотрел на него: что ж, дескать, тут удивительного, немало уж высказано… – Нет, чисто военная мысль. Вот ведь как бывает, говоришь об одном, а мысли крутятся-вертятся возле другого. Уже сейчас нужно отдать распоряжение генерал-майору Энгельгардту… Сейчас, с наступлением весны, может быть, неприятель вознамерится вводить свои суда из Черного моря в Дунай. Пока пойдут переговоры о перемирии, мы должны перекрыть реку имеющимися судами. А также учредить сухопутную стражу на острове Шулине, наладив между этими двумя постами непрерывную связь и взаимную помощь для того, чтобы как можно надежнее отражать неприятельские попытки прорваться чрез устье Дунайское. Потребным считаю и на супротивный берег распространить свою стражу.
– А если неприятель бросит туда большие войска? – поддержал разговор Симолин.
– Ну, в этом случае всегда нужно иметь столько судов, чтобы всякий раз можно быстро убраться оттуда. Разумеется, начальник поста должен быть такой, что никогда не растеряется, никогда не утратит бдительность.
– Ваше сиятельство! Раз уж вы заговорили о военных действиях, хотя и только что думали о мире…
– Никогда не должно забывать о военных приготовлениях, если хочешь выиграть мир…
– Это верно. Но у нас-то есть план будущей кампании, которая вполне может начаться, если мы ни о чем не договоримся. – Симолин должен был знать, начиная свои приготовления к переговорам, о том, что мы могли предъявить туркам.