Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Внимательно следил Румянцев за действиями полковника Бибикова: слишком важную задачу он выполнял, действуя самостоятельно на другом берегу реки Перзанты. И все-таки упустил ответственный момент.
…Чуть свет вышла из ретраншемента конница генерала Вернера. При виде ее Бибиков растерялся и пропустил неприятеля, беспрепятственно двинувшегося по Трептовской дороге. Об этом ночью стало известно Румянцеву.
– Как же так? – говорил Румянцев, обращаясь к дежурному офицеру. – Не оказано никаких препятствий неприятелю, хотя для того и весь пост там поставлен. Впечатление такое, что полковник Бибиков больше пекся о своей безопасности, нежели о том, чтобы неприятелю его опасность умножить и все пути и коммуникации у него отнять. Приказываешь одно, а получается другое… В большое смущение приходишь, получая такие известия…
Дежурные в штабе ждали приказаний Румянцева.
– Теперь вся неприятельская
И Румянцев продиктовал ордер полковнику Бибикову, которому надлежало атаковать кавалерию Вернера, преследуя до самого Грефенберга. Затем нужно выделить легкие войска для того, чтобы следить за всеми движениями неприятельской кавалерии и рапортовать в штаб корпуса.
Нарочный поскакал к Бибикову.
Получив такой приказ, полковник Бибиков бросился в погоню за кавалерией Вернера. Румянцев распорядился всей своей кавалерии маршировать поспешно к Трептову и загородить дорогу Вернеру.
Догнав неприятеля, Бибиков атаковал генерала Вернера, захватив в плен около 350 солдат и офицеров пехоты и около 200 кавалерийских офицеров и рядовых. Казалось бы, победа полная. Но все это не удовлетворило Румянцева.
Ночь прошла беспокойно. Румянцев диктовал ордера полковнику Вернесу, бригадиру Неведомскому, полковнику Миллеру… Весь корпус был поднят по боевой тревоге. И вот – вроде бы успешно завершена операция против вышедшего из крепости генерала Вернера, а сам он пленен отважным казаком. Но Румянцев в эту ночь еще раз убедился, сколь хитроумен неприятель, а главное, что прусский король не оставит Кольберг без существенной подмоги.
Первые же донесения подтвердили его опасения. Оказалось, что большая часть кавалерии Вернера ушла к Нейгардту, а ей на выручку шли крупные соединения генерала Штутергейма и полковника Белинга.
И начались боевые будни. Румянцев внимательно следил за каждым движением неприятеля, все плотнее и крепче окружая его в крепости. Когда выпадали минуты отдыха, писал письма родным, но чаще всего, оставаясь наедине, размышлял о том же – о нелегкой операции, выпавшей на его долю.
«Если бы неприятель не зарыл бы себя в землю, – думал Румянцев, – и не избрал бы себе неприступных мест, давно бы экспедиция, мне вверенная, достигла бы успеха… Подумать только, ныне неприятель со всех сторон мною окружен, огнем с батарей моих притеснен, всякое движение моих полков приносит ему непоправимый вред, и, конечно, ему грозило бы второе максенское дело. (20 ноября 1759 года прусский генерал Финк у деревни Максен был вынужден сдаться австрийским войскам.) А, поди ж ты, как раз накануне решительных предприятий Фридрих II отдает приказ полкам генерала Штутергейма и полковника Белинга следовать мне в тыл и таким образом отвлечь от осады и штурма крепости и ретраншементов… А в этом случае следует сто раз обдумать свое положение, прежде чем начать наступление… Не оказаться бы стиснутым с двух сторон сильным неприятелем… Хотелось бы исполнить свой долг без великого урона и уничтожить все эти полевые укрепления неприятеля и взять на шпагу крепость… Хорошо, было благополучное время, а сейчас зарядят дожди, развезет дороги, флот и сейчас уже считает, что он задержался на Кольбергском рейде. А что будет через неделю или через месяц? Никто не знает, какая погода будет, может, опять противные ветры поднимутся и размечут корабли, сорвав их с якорей… И что предпринимает наша армия в Силезии и Саксонии? Их предприятия могут поправить наши дела или… Вот такие дела… Только ревность и усердие обязывают меня спешить с исполнением главной нашей задачи. Другой генерал давно бы предпринял последнее и решительное наступление, но это проще всего – потеряешь людей и ничего не добьешься. Вполне возможно… Нет, уж буду день ото дня постепенно сокрушать неприятеля, к тому же и оный тоже не сидит сложа руки, все время пытается сделать мои некоторые предприятия ненадежными, а выход генерала Вернера из ретраншементов вообще представлял большую опасность для всех моих замыслов… Что они, члены военного совета, решат – продолжать блокаду и постепенно разрушать силу неприятеля или снять блокаду и отступить к армии…»
3 сентября 1761 года Румянцев поставил перед членами военного совета один вопрос: «Коим бы образом наискорее и ближе достигнуть к предмету, то есть к сокрушению неприятеля, его ретраншемента и предприятию осады Кольбергской?» И на следующий день должен быть ответ.
И снова раздумья поглотили Румянцева на много часов. Расстеленная карта на столе приковывала все его внимание. «Уж около двух месяцев русские войска топчутся
А между тем корпус Платена приближался, и Румянцев оказывался между двух огней. Нужно было что-то предпринимать.
Мнение военного совета было единодушным: снять осаду и начать движение к зимним квартирам. Он так и знал, что мнение будет таким, традиционным: дескать, наступает зима, а в зимнее время еще никто не воевал, для сражения используется только летнее время… Румянцев смотрел на своих соратников и поражался их мужеству и выдержке. Все это время корпус действовал наступательно. Много раненых и убитых. Вот князь Долгоруков в последнем предприятии был ранен в левую руку выше локтя, убило под ним двух лошадей. Давний его друг и приятель Петр Дмитриевич Еропкин еще до нового назначения по болезни вполне мог бы лечь в постель или отбыть в отпуск, но достойный генерал всю сию кампанию отважно сражался с неприятелем. А бригадир Брандт во всех случаях был хорошим помощником, верным и усердным служакой…
Румянцев внимательно вглядывался в каждого из своих соратников, несколько смущенных тем, что мнения их разошлись с мнением командующего.
– Нет, господа, корпус будет продолжать сражение под стенами Кольберга, – решительно заявил он.
– Но нам не удается это сделать, вот уже больше месяца мы бьемся здесь… Ретраншемент неприятеля неприступен, фланги неуязвимы: с одного – река, с другого – непроходимое болото…
– Все переменится, как только ударят морозы, замерзнут река и болота. Вот тогда и начнутся главные операции.
– Неужели вы, ваше сиятельство, собираетесь воевать зимой? – спросил Брандт. – Ведь такого никогда не бывало!
– Не бывало, а теперь будет… Станем воевать и зимой, пока не возьмем крепость.
Глава 7
Неудачи и победы
Наступило дождливое ненастье. Развезло дороги. Появилось много больных. Росло недовольство среди офицеров и особенно генералов, не привыкших воевать в столь необычных по тем временам условиях. Прежде уже в августе становилось известно, где та или иная бригада, дивизия будут расположены на зимних квартирах, загодя направлялись туда квартирмейстеры, а тут, под Кольбергом, происходило что-то небывалое. Воевать зимой? Какая в этом нужда?.. И все чаще престарелые офицеры, не выдержав тягот ненастного времени, сказывались больными и подавали прошение об отпуске, отправлялись на лечение или в свои поместья на отдых.
Румянцев решил преодолеть все недостатки и нехватки и заставить неприятеля сложить оружие. Своих сил он не жалел, порой работал и ночью: столь стремительно развивались события, что тут не до сна. Пришел час его радости, он добился своего: Петербург, а вслед за ним и Бутурлин поняли, что необходимо оказать помощь корпусу. И вот к Кольбергу уже идут третья дивизия и легкие войска генерала Берга.
Но радостная весть о подкреплении тут же была омрачена тревожным сообщением – генерал Платен, напав на Керлин, смял выставленный заслон и прорвался в ретраншементы Кольберга.
Как же это могло произойти? В чем-то просчитался, что-то недосмотрел…
…Русская разведка вовремя обнаружила маневры корпуса Платена и донесла о том Румянцеву. Он делал все, чтобы предотвратить передвижение неприятеля к Кольбергу, выслав почти всю свою легкую кавалерию для того, чтобы не дать соединиться остаткам разбитого корпуса Вернера с Платеном. Такую задачу поставили легким войскам Берга и дивизии генерала Долгорукова. Но все получилось по-другому. Берг замешкался близ Ландсберга, а Долгоруков спокойно маршировал на соединение с корпусом Румянцева. Лишь легкие отряды пытались препятствовать движению Платена к Кольбергу, но махина прусского корпуса свободно проходила через эти жидкие заслоны. Триста гусар капитана князя Ратеева были отражены при Грейфенберге, казаки сотника Широкова, казачьего полковника Кирсанова и поручика Гензеля отступали с боями под натиском превосходящих сил.