Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Румянцев читал эти письма главнокомандующего, и горькие мысли и чувства одолевали его. Столько потрачено трудов, чтобы занять господствующее положение вокруг Кольберга, столько положено сил, столько крови русской пролилось!.. А тут не успел подойти, как выражает свое недоверие и недоумение по поводу его действий. И сразу ищет ошибки там, где их не было.
«Или он считает меня не способным командовать корпусом, не готовым для самостоятельных действий?.. – возмущался Петр Александрович. – Более того, видит в моих действиях и распоряжениях причину многих трудностей и недостатков, возникших при движении его армии! А некоторые мои донесения и рапорты подвергает сомнению, потому что они, дескать, не согласуются с рапортами князя Долгорукова… Вот ведь как… Князю верит, а мне, получается, нет? А ведь должен был бы знать, в каковых труднейших обстоятельствах приходилось мне действовать. Неприятель отовсюду окружал, а
Но больше всего удивляла позиция Бутурлина как защитника нерасторопности и нераспорядительности генералов Берга и Долгорукова. Румянцев старался установить с ними связь для совместных действий. И это легко доказывается тем, что он отправил свои легкие войска навстречу войскам Берга и Долгорукова, постоянно посылал к ним нарочных с приказом всячески воспрепятствовать соединению оставшихся после разгрома солдат и офицеров корпуса Вернера с корпусом Платена. Но остатки корпуса Вернера беспрепятственно влились в корпус Платена. А можно было бы этого не допустить.
Бутурлин оправдывает и бездеятельность князя Долгорукова, мимо дивизии которого ловко прошел корпус Платена. Дескать, не успел, не знал, не видел… Как же не знал, не видел?.. На реке Перзанте шесть часов раздавалась пушечная пальба, которую было далеко слышно.
Румянцев послал своего офицера к Долгорукову, который и сообщил ему о движении корпуса Платена, об осаде Керлина. Долгоруков, получив ордер Румянцева, должен был сам, как опытный генерал, разведать то место, где расположился, и пристальным досмотром разузнать о неприятеле все, что только возможно. Да и по карте можно было все точно определить: река Перзанта на карте точно обозначена.
Не раз Румянцев перечитывал ордер Бутурлина и чаще всего возмущался несправедливым к себе отношением. Что это? Зависть? Глупость? Недомыслие? Вместо того чтобы призвать к порядку князя Долгорукова, обвиняет Румянцева во множестве упущений. Почему? Фельдмаршал Бутурлин должен знать, что всякий корпус путь свой определяет только после выдвижения авангарда и разведки пути следования, а особенно вблизи неприятеля. Всякий генерал должен иметь добронамеренные предприятия, основывать оные на военных правилах…
Но нет, оказывается, все генералы думают по-разному, а потому и принимают разные решения при одних и тех же обстоятельствах. Может, генерал Румянцев менее всех разбирается в военном ремесле и не может обо всем этом судить по справедливости? Может, Бутурлин прав? Нет! Старик пристрастен… Единственное, в чем он разбирается, так это в вине. И уж совсем возмутил Румянцева еще один упрек, совершенно несправедливый… Дескать, князь Долгоруков сообщает, что жители окрестностей Керлина разбежались. А при чем здесь Румянцев? Он не может быть причиной тому… До прибытия дивизии Долгорукова все жители жили в своих домах со скотом и пожитью, отдавая по расписаниям назначенное в контрибуцию, но только без ущерба для себя… Рядовые довольствовались каждодневно, получая свои порции по запискам, сколько им положено было, офицеры платили деньги, покупая по вольным ценам у обывателей и маркитантов. А сейчас весь этот с таким трудом налаженный порядок пропитания в ничто обратился, как только прибыла дивизия Долгорукова со своими порядками и обычаями. А все потому, что нет дисциплины. Князь Долгоруков по-прежнему считается только с ордерами Бутурлина, а Бутурлин дал распоряжение брать три части обывательского скота, а это противоречит распоряжениям
Трудно было Румянцеву согласиться с такой несправедливой оценкой своей деятельности и оправданием бездеятельности других. Таков уж был его характер, неуступчивый и бескомпромиссный.
Повседневные дела отнимали у него много времени. То и дело от его палатки отъезжали офицеры с пакетами, в которых были указания тем или иным отрядам. У привязей фыркали лошади. Подъезжали офицерские и генеральские экипажи, приехавшие заходили к Румянцеву посоветоваться и просто поговорить о последних новостях, получить указания о предполагаемых действиях… Сколько дел, забот, хлопот, сколько всяческих недоразумений, обид, сколько конфликтов! У Румянцева порой голова шла кругом, дня не хватало на решение всех этих дел, порой ночь приходилось прихватывать.
Эти месяцы измотали Петра Александровича как никогда… И странное дело, ни одной жалобы никто от него не слышал ни на перегрузки, ни на плохое самочувствие…
И лишь поздней ночью Петр Александрович оставался один и подводил, чаще всего неутешительные, итоги дня. Даже в том случае, когда день прошел благополучно и не было явных просчетов со стороны его подчиненных, он оставался недоволен собой. Такая уж у него натура, что он всегда хотел больше, чем возможно было по его силам.
Вот требуют от него активных действий, чтобы успешно завершить кампанию, а главное – отрапортовать о том императрице. А ведь это сейчас невозможно без пролития моря крови русских солдат и офицеров. Слишком много ушло на подготовку, за это время значительно увеличился гарнизон защитников, а сама крепость стала неприступной. А почему об этом не подумали в начале кампании? Теперь Бутурлин готов отдать все свои легкие войска, два гренадерских конных, четыре или пять пехотных полков. И сверх того, до поздней осени будет здесь пребывать вся наша армия, пока позволит погода ей своевременно пропитание получать. А цель – выжить неприятеля из его укреплений… Конечно, неприятель будет испытывать острую нужду в дровах, будет замерзать; пока, правда, в провианте и овсе он нужды не имеет… Ну, пройдет время, нужда будет во всем, если Штеттинскую, Трептовскую и Каминскую дороги пресечь.
Бутурлин, конечно, думает, что легко и просто каковое-либо полезное предприятие над неприятелем сделать и не токмо его из укреплений выбить, но и крепость Кольбергскую занять. Издалека все кажется легким, а будь на его месте, не так бы заговорил… Румянцев снова спорил со своим главнокомандующим, который мало что понимал в военном искусстве, иначе не ушел бы из Силезии без авантажей…
Или вот еще одна нелепость не раз возмущала Румянцева.
Конференция предполагала направить часть армии на Берлин, рассчитывала на трехмиллионную контрибуцию, на богатую добычу мундирных и амуничных вещей, большое количество берлинских лошадей, на полевую артиллерию… И все это передать намечала корпусу Румянцева. Дело не сделано, но уже об этом говорили, как будто сие свершилось и корпус обеспечен всем необходимым.
Сколько ж можно так нелепо руководить политикой России!.. Хорошо, что задумали снова взять Берлин. Действительно, Фридрих увяз в окрестностях Швейдница и далее в Верхней Силезии пребывать будет; действительно, принц Генрих в Саксонии, так что прусские армии и в самом деле остались на той стороне Одера. В Петербурге не учли только самой малости: недостаток в провианте, худое состояние лошадей и весьма ненастливое время делают покушение на Берлин невозможным.
…А под начало Румянцева продолжали поступать подкрепления: генерал-поручик Петр Панин привел два кавалерийских и два казацких полка, восемь батальонов пехоты с полковой артиллерией, две партии шуваловских орудий. А от такой прибыли не только горделивое чувство испытываешь – ведь, в сущности, целая армия под его командой, – но и тягостные заботы бередят сердце: не хватает фуража. Того, что заготовлено, хватит лишь на короткое время. Лишь сено можно закупить в Польше, а все остальное должно быть доставлено из магазинов в Лебе водою или сухим путем…
Но особая забота – стратегический план затянувшейся войны… Румянцев надеялся, что взятие прусским королем Швейдница повлечет за собой активные действия союзников под Бреславлем, и тогда Фридрих вынужден будет сосредоточить силы в Силезии и домогаться через решительную баталию успокоить себя на зимних квартирах. Нужно будет в сих обстоятельствах усилить ему свои войска и в Саксонии. А если он надумает активизировать действия и в Мекленбурге против шведов, то ясно, что он в Померании не может оставить такое количество войска.