Фельдмаршал в бубенцах
Шрифт:
– Доброго вечера, святой отец, – старательно улыбнулась она, – чем могу вам служить?
Монах не без учтивости кивнул, колыхнув полунадвинутым клобуком:
– Доброго вечера, достопочтенная мона. У меня возникло затруднение: я обошел уже несколько лавок и нигде не нашел нужного товара. Последняя надежда на вас. Я слышал, эту лавку держит мессер Джованни Барбьери.
– Да, святой отец, – кивнула Росанна.
– Нельзя ли побеседовать с ним? – Голос монаха прозвучал со столь искренней надеждой, что девушке стало неловко.
– Сожалею, святой отец,
А монах неспешно откинул клобук, открывая болезненно-худое лицо, и взглянул на Росанну холодными спокойными глазами, в которых ей вдруг почудилась насмешка.
– Прекрасно, дитя мое, – мягко проговорил он, – я уверен, что ты сумеешь мне помочь. Главное, чтобы нам не мешали.
С этими словами он шагнул к онемевшей девушке и быстрым рывком сдернул с ее шеи висящий ключ. Росанна только сдавленно всхлипнула, когда жесткая струна шнурка впилась в кожу. А монах сноровисто заложил дверь перекладиной и захлопнул ставни. Лавочница пятилась, пока не уперлась поясницей в прилавок.
– Святой отец, – пролепетала она, чувствуя себя так, будто в живот попали комком снега, – право, вы обознались. У нас никогда не было никаких недоразумений со Святой церковью. Батюшка – добрый прихожанин, мы всегда ходим к мессе, и никто о нас слова дурного вам не скажет.
Монах же улыбнулся, не размыкая тонких сероватых губ:
– Господь с тобой, милая. У святейшей инквизиции вовсе нет к вам нареканий. Я просто хочу скоротать время в приятном обществе, поджидая моего доброго друга.
Росанна сглотнула:
– Вы… вы о ком, святой отец?
– Не беспокойся, он тебе понравится. Главное, не шуми. Ты можешь совершенно незаслуженно навредить себе и своим соседям.
Девушка поверхностно дышала, сердце мелко колотилось в горле. В лавке стало совсем темно, голос монаха раздавался, казалось, прямо в пустоте, и ей уже мерещилось, что он надвигается на нее из мрака.
– Святой отец, – прошептала она, – дозвольте… я зажгу свечу…
– Конечно, милая, – донесся ласковый ответ, напомнивший Росанне смазанное джемом лезвие кухонного ножа.
Она медленно обернулась, протянула руку и нашарила в медной миске кресало. Потом осторожно пододвинула к себе подсвечник. И вдруг ощутила, что этот тяжелый металлический рожок невольно придал ей уверенности. У нее есть преимущество: монах стоит напротив двери, сквозь доски которой еще пробиваются остатки света. Росанна же скрыта тьмой в глубине лавки. Немного удачи – и девушка успеет метнуться в кладовую. Там наружная дверь отперта, можно выскочить на улицу и попытаться убежать.
Машинально сжав подсвечник в руке, она осторожно вынула ноги из башмаков и мелко засеменила к кладовой. Еще всего два шага, и… сильная рука схватила девушку за волосы и опрокинула на пол, а в грудь врезался удар. Росанна хрипло втянула воздух, а сверху навалилось тяжелое тело. Полуослепленная болью лавочница взвизгнула, взмахнула подсвечником и ударила куда-то в путаницу суконных складок рясы. Монах зарычал и хлестнул Росанну по лицу, перехватил руку, вывернул кисть, и подсвечник грохнул об пол.
Доминиканец, словно куклу, сгреб Росанну за ворот и отшвырнул в угол. Сам же нашарил подсвечник и вернулся к прилавку. Раздался треск, и лавка озарилась дрожащим желтым огоньком свечи. Монах обернулся к съежившейся на полу девушке.
– Твой слепой приятель должен был научить тебя простой истине, девочка, – проговорил он уже без всякой напускной мягкости, сухо и холодно, – сам он в ней весьма подкован. Все издает звуки. Тем более половицы в жалкой лавчонке.
Росанна медленно отерла кровь с разбитой губы, глядя на монаха из-за завесы разметавшихся волос. А тот лишь хмыкнул:
– Поздно сверкать глазами. Уймись, сучка, и сиди тихо. Тебе все равно никто не поможет, да оно и к лучшему. Кровь-то с пола отмоешь, а с девичьей репутации уже едва ли.
Росанна не ответила. Она сжалась в комок в углу, натянув на колени подол, и замерла, следя глазами за монахом, как мышь за змеей. Голова была совершенно пуста, грудь заходилась болью от удара, но страх успел перегореть. А монах невозмутимо сел на край прилавка, свесив ноги самым неподходящим для его сана образом, и погрузился в ожидание, будто забыв про девушку.
На улице совсем стемнело. Где-то громыхали цепи уличных фонарей, хлопали ставни. А в полутемной лавке время, казалось, остановилось. Негромко потрескивала свеча. Монах сидел совершенно неподвижно, только профиль его, резкий и не лишенный изящества, четко вырисовывался в желтом ореоле.
Росанне уже казалось, что что-то пошло не так, что-то в мире споткнулось и она навечно заплутает в этом причудливом кошмаре. Но вдруг по ступеням крыльца взбежали легкие шаги, и кто-то с силой дернул на себя запертую дверь…
Глава 7
Ахиллесова пасть
У Росанны застучали зубы: сейчас что-то должно произойти. Затоптавшееся на месте время было готово снова тронуться вперед, по своему обыкновению не разбирая, кого подминают под себя его вертящиеся колеса. «Тебе никто не поможет… Кровь-то с пола отмоешь…» Кто бы ни явился, ему лучше просто понять, что лавка закрыта. Но на крыльце так и стоят не убранные на ночь мешки, а значит…
– Росанна! – раздался из-за двери знакомый голос, и девушка едва не застонала вслух. Она ждала Пеппо два дня, почему он должен был прийти именно сейчас?
Ответ не заставил себя ждать. Это он. Именно его ждет страшный монах. Один Сатана ведает, кто и как позвал его сюда, но лавка, всего несколько дней назад казавшаяся таким надежным местом, сегодня стала ловушкой, и ей, Росанне, отведена роль приманки. Девушка облизнула кровь, снова выступившую на губах, набрала воздуха.
– Пеппо! – закричала она. – Уходи! Сейчас же!
Но дверь содрогнулась под новым ударом, и на сей раз в голосе оружейника прозвучала холодная злоба:
– Эй, ты там! Кто бы ты ни был – открывай! Или я сейчас окно высажу, шуму не оберешься!