Фельдшер скорой
Шрифт:
Пойду в магазин, куплю хлеба, кефира, колбасы и прочих стратегически важных в жизни каждого холостяка продуктов. И еще всем назло пачку пельменей, сварю, съем единолично.
– Панов, что ты думаешь насчет «жигулей»?
– Ты про пивбар? После работы можно съездить, креветочек поесть. Я за.
– Дурак, я про машину.
Я страдальчески посмотрел в потолок, потом – на Лебензона, который на врачебной конференции разносил шестую бригаду за пропущенный инфаркт. Потому что по рекомендации скорой клиент побрел в поликлинику, где чуть не окочурился, сидя в очереди к терапевту. Главврач метал громы и молнии не только на проштрафившихся врачей, но и на весь коллектив в целом. На его лице застыло кислое выражение, будто съел сразу пару лимонов. Физиономия Ароныча сильно диссонировала с жизнерадостным настроем Томилиной, которая для галочки задала мне вопросы про каникулы и тут же начала на ухо рассказывать про знакомого, который продает вазовскую «трешку».
– Ты же сам мне советовал купить машину!
– Советовал, – послушно согласился я.
– У моей подружки отец продает годовалую.
– А права у тебя есть? Курсы не две недели, побольше.
– Есть, сдала… с третьего раза… два года назад еще.
– Родителям что скажешь? Машину не спрячешь в книжку.
– Заняла.
– У кого?
Тут-то Томилина и задумалась. Да, тяжело легализовать «бриллиантовые» деньги в Союзе при зарплате в сто пятьдесят деревянных в месяц… В будущем как? Сказал, мол, кредит в банке – и все, вопросов ни у кого нет. Только повсеместное сочувствие – такую кабалу на себя повесил. А сейчас?
– Надо подумать… – Лена озабоченно закусила губу.
– Ты у Харченко в больнице была? – отвлек я девушку от тяжелых автомобильных дум.
– Была. Прооперировали, рана хорошо заживает. Но ему еще лежать и лежать. Вроде в аварии его не виноватят – мигалка и сирена были включены.
– Сирена не была.
– А свидетели «вспомнили». – Лена пожала плечами. – Нам временного водителя дают сегодня. Какого-то Фролова.
– Ну дают и дают.
Вслед за всеми я поднялся, но был остановлен Лебензоном.
– А вас, Панов, я попрошу остаться!
Надо было видеть лица коллег. В меня опять попала пуля «дум-дум», и мои ошметки разлетелись по всему конференц-залу.
К моему удивлению, никакого разноса не было – Ароныч даже предложил мне кофе из своего термоса:
– Андрей, я знаю… – Тут Лебензон замялся, отхлебнул из кружки ароматного напитка. – У вас там, – последовал кивок в сторону потолка, – есть высокопоставленные покровители.
Я поперхнулся кофе, но промолчал. Посмотрим, к чему это все идет.
– С моим, точнее с нашим, коллегой случилась неприятная история…
Заведующий подстанцией прям весь сморщился. Подъехала новая порция лимонов. А вслед за ней – история про Каверина Николая Михайловича, главврача всей столичной скорой помощи. Который реорганизовал всю службу, сделал кучу полезных нововведений, и всем, что у нас есть, мы обязаны ему лично. И вот с этим Кавериным случилась типичная история. В ходе реформ Николай Михайлович нажил кучу врагов в медицинских кругах. За что получил донос в прокуратуру: мол, главврач самым беспардонным образом берет взятки со всех подряд, начиная от подчиненных и кончая пациентами. Появление этого разоблачительного документа было продиктовано, конечно же, отнюдь не трогательной заботой о моральной чистоте скоропомощных рядов. Цели доносчиков были более прагматичны – убрать неудобного Каверина, посадить на его место блатного сыночка замминистра.
– У Николая Михайловича был обыск. – Лебензон выстроил брови домиком. – Нашли ерунду: бутылки с иностранным алкоголем, одежду из капиталистических стран…
– Арестовали? – поинтересовался я, прикидывая, что делать.
– Да. Вменяют получение взяток. Причем пострадавших и свидетелей в деле нет!
– О как… Социалистическая законность на марше, – неосторожно брякнул я, вызвав страдальческий вздох Лебензона.
– Андрей, очень прошу, поучаствуйте в судьбе нашего коллеги.
– Начальника.
– Ну пусть начальника. Мы в долгу не останемся!
Ага, знаю я эти долги. Месяц назад этот самый страдающий Лебензон устраивал мне подставы со сменами, дабы уволить. А тут вдруг всполошился… С другой стороны, не за себя же просит, а за Каверина. Я про него слышал. Участник Великой Отечественной войны, отличный врач и еще лучший администратор, который действительно вытащил московскую скорую из коматозного состояния в 60-х годах.
– Сделаю, что могу, – коротко ответил я. – Мне на вызов пора, диспетчер зовет.
Фролов оказался мрачным небритым здоровяком – полной противоположностью Харченко. По дороге он молчал, тупых шуток в эфир не выдавал. Вел аккуратно, на красный не проскакивал. С другой стороны, каких-то экстренных вызовов нам поначалу и не давали. Опять скоропомощная рутина – с давления на разные старческие болячки.
Но потом все-таки посыпалось. Сначала отправили дежурить на пожар. Горели два гаража и пристройка магазина, которая примыкала к кооперативу. Доблестные борцы с огнем уже добивали остатки пожара, общественность держала за руки какого-то бородатого мужичка, который все рвался к подростку с подбитым глазом. Паренек всхлипывал, лицо у него выглядело обгоревшим – опаленные брови, волосы.
– Что тут происходит?
Я прихватил бородатого за шкирку, Томилина бросилась заниматься подростком, затащив его в салон скорой. Дверцу оставила открытой. Не дело, конечно, там же холодно сейчас будет.
– Это пасынок мой. – Мужик сник, перестал вырываться. – Бензин с дружком отливали в гараже.
– Да мы аккуратно! – взвыл паренек, не то от возмущения, не то оттого, что Томилина что-то ему задела.
– Дураки решили спичкой подсветить, посмотреть уровень. Ну что, увидели?!
Мужичок дернулся, но я держал его твердо.
– Увидели… – Пасынок зарыдал.
– Полквартала увидело, – произнес стоявший неподалеку пожарный.
Огонь потушили быстро, пасынка мы свезли в детскую больницу, после чего нам сразу дали внезапные роды. Делать было нечего – врубили люстру и с белыми лицами помчались по адресу. Бледными от воспоминаний были только мы с Томилиной, водила даже не поморщился. Хотя ехать пришлось по не чищенным после снегопада улицам.
Роженицей оказалась толстая женщина, которая до начала схваток даже и не знала о своей беременности. Не просто толстая, а пипец какая, планка в полтора центнера давно была ею взята. Она и сейчас жевала, отрывая кусочки от лежащего рядом батона.