Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы
Шрифт:
Всадники, увидев в руках у бандитов обнаженные шпаги, осадили коней и несколько мгновений, видимо, обсуждали, стоит ли приближаться к нам. Потом самый решительный из двоих подал пример своему товарищу, и они подъехали, держа пистолеты наготове. По разговору и костюмам мы тотчас поняли, что эти смелые и честные господа — англичане. Вид огнестрельного оружия напугал наших врагов, ведь в их распоряжении были лишь сабли да палки. Мы побежали к нашим защитникам и спрятались за их лошадьми. Красивый молодой человек, который, к счастью, говорил по-английски, в нескольких словах сообщил, что здесь произошло. Солдаты собрались было напасть на всадников, но тут появилась карета начальника почтовой станции: он тоже спешил нам на
Из кареты на ходу выскочил очень красивый господин с широким кинжалом в руке, которым он начал рубить с плеча негодяев, не дав себе труда задать ни одного вопроса. Бандиты выстроились в одну линию и обнажили сабли. Рядом с нашим новым покровителем геройски сражался красивый юноша, первым пришедший нам на помощь. Не прошло и нескольких минут, как мародеры были повержены — хватило четырех пистолетных выстрелов и нескольких ударов шпагой. Шум боя заставил сбежать солдата, напавшего на Терезу, и она появилась из кустов, без чепца, с растрепавшимися волосами, обнаженной грудью и спадающими юбками, которые она кое-как поддерживала руками.
Двое несчастных были мертвы, остальные попросили пощады, и бой прекратился. Храбрый англичанин великодушно приказал своему хирургу осмотреть и перевязать их раны.
Помогая бандитам, наши рыцари не забыли и о Сильвине, которая во время сражения лишилась чувств. Потом в нашу карету впрягли лошадей англичанина, и берлину вытянули из грязи. Все как будто налаживалось, и тут наш дорогой спаситель почувствовал наконец, что тоже ранен. К счастью, ранение оказалось поверхностным, царапину перевязали, и он сел в почтовую карету. Юноша сел к нам, и мы тронулись в путь.
Вскоре мы встретили на дороге нашего кучера и лакея, которые возвращались, сопровождаемые толпой горожан, несколькими людьми в синей форме и человеком в черном. На вопрос, что означает сие скопище народа, кучер объяснил, что солдаты, которых он послал нам, как оказалось, учинили в городе дебош, и он, узнав об этом, немедленно отправился к нам на подмогу, помощь эта пришла слишком поздно, и мы наверняка пропали бы, если бы не англичане. Выслушав рассказ о том, что с нами случилось, наши слуги вернулись назад, а остальные отправились на место происшествия после того, как человек, одетый в черное, записал наши показания.
В городке царила всеобщая тревога. Негодяи разорили здесь кабачок, избили хозяина и изнасиловали нескольких служанок. Поскольку шайка была довольно многочисленной, они смогли беспрепятственно уйти.
Не успел еще слух о нашем приключении дойти до всех жителей, как со всех сторон к нам начали стекаться сочувствующие посетители.
Кареты привели в порядок, кюре благословил нас, какой-то коротышка-аристократ, совершенно расстроенный — он возвращался с охоты, — очень суетился и умолял нас остановиться в его доме. Он клялся («Слово капитана ополчения!»), что, если бы Лафлер и Жак, его верные слуги, были в замке, ничего подобного не случилось бы. Потом нам пришлось выслушать скучнейшую историю о двадцати ссорах, улаженных дворянчиком, в которых он проявил чудеса храбрости. Англичанин нашел замечательный выход из положения — он притворился, что не знает французского языка, так что сомнительная честь восторгаться подвигами капитана выпала на нашу долю. Сильвина рассыпалась в любезностях и благодарностях; я дулась и капризничала. Тереза чувствовала себя совсем скверно, стыдясь беспорядка в одежде, красноречиво свидетельствовавшего о том, что с ней произошло. Незнакомый юноша-красавец с восторгом и живостью отвечал на вопросы, хотя мы не знали даже его имени. Он, естественно, тоже ничего о нас не знал, но у окружающих создавалось впечатление, что мы знакомы всю жизнь.
Наконец кареты запрягли. Англичанин щедро одарил трактирщика, кинул несколько золотых в толпу, в благодарность за проявленное участие и интерес, и мы уехали, провожаемые гулом приветствий
Глава III
История Монроза. Его злоключения
Мы жаждали узнать наконец, кем был тот очаровательный юнец, которого мы волею судьбы увезли с собой. Он предупредил наше любопытство и очень уверенно, хотя и без дерзости, открылся нам. Вот что мы услышали.
— Вы наверняка находите странным, милые дамы, что я оказался в вашем обществе, не имея чести быть представленным. Вы застали меня в дурной компании, но прошу вас поверить, что я ничем не похож на негодяев, напавших на вас. Я лишен всякого состояния и знаю, что происхожу из дворянской семьи, хотя с первых дней жизни находился в чужих руках. Закончив курс начальной грамоты у дрянного учителя, я поступил в колледж, но ни разу за все эти годы не видел никого из членов моей семьи. За меня регулярно платили скромную сумму, но меня плохо кормили, плохо учили, унижали и били. Вот вам, мои уважаемые дамы, краткое описание моего тогдашнего существования. Вы видите, я довольно высок ростом, но мне всего четырнадцать лет. Жестокая жизнь заставила меня рано повзрослеть. Вот уже несколько месяцев я чувствую в себе силы самому устроить свою судьбу, тем более, что из-за одного отчаянного шага я потерял и ту ничтожную сумму денег, которая полагалась мне от неизвестных родителей. Меня зовут Монроз, но имя это я получил волею случая как псевдоним: директор колледжа сообщил мне, что у него хранятся мои бумаги и он один знает, из какой семьи я происхожу и как мое настоящее имя.
Красавец Монроз замолчал, но мы пожелали обязательно узнать, какой случай привел его в компанию тех солдат и кем он собирался стать.
— Любезные дамы, — ответил он, покраснев, — я сбежал из колледжа, и, клянусь честью, никакая сила никогда не заставит меня вернуться туда. Больше мне сказать нечего. Секрет моего побега таков, что открыть его кому бы то ни было не представляется возможным.
Наше нетерпеливое любопытство удвоилось, мы настаивали на том, чтобы юноша нам все рассказал, он долго сопротивлялся, но в конце концов сдался под нашим натиском и с грустью поведал окончание истории.
— Не знаю, есть ли на белом свете существо несчастнее ребенка, живущего в разлуке с матерью и отцом, отданного чужим, равнодушным людям! Эти палачи со свирепыми лицами, жестоким сердцем и низкой душой не переставали мучить и преследовать меня. Я родился с гордой, порывистой душой, так что страдал больше других. Сделать мои упражнения еще более утомительными и скучными, урезать рацион, не давать спать вволю, лишить перемен и общества друзей — каждый день эти чудовища, которых я ненавидел, подвергали меня подобным унижениям. Но это было еще не самым страшным: лучше было бы, если бы они тоже возненавидели меня, ибо их «привязанность» стала в один прекрасный день самой невыносимой пыткой.
Месяцев шесть назад необходимость привязаться к кому-нибудь душой заставила меня выделить среди товарищей одного, чьи блестящие успехи в учебе сделали его любимчиком всех преподавателей, старшего наставника и даже директора. Я чувствовал к Карвелю уважение и дружбу — так звали этого юношу — и предполагал перенять у него искусство смягчать сердца тигров-учителей, которые не переставали терзать меня. Желание стать другом Карвеля завоевало для меня симпатии старшего наставника: он как будто воспринял это благосклонно. Мы с Карвелем учились в одном классе; вскоре я перестал чувствовать себя несчастным, но очень скоро некоторые откровения моего нового друга, а также странные поступки старшего наставника встревожили меня. Было очень странно, что меня хвалят и ласкают, я предчувствовал какой-то заговор против себя. Неделю спустя я открыл, что Карвель обязан хорошим к себе отношением определенной манере поведения, которой я не мог и не хотел подражать.