Фенрир. Рожденный волком

Лахлан Марк Даниэль

Однако у Мозеля не было выбора. Он обязан следовать за се­строй графа, значит, ему необходима другая лошадь. Он сел верхом и в последний раз попытался сдвинуть свою лошадь с места. Жи­вотное не шелохнулось. Он развернулся и ударил пятками в лоша­диные бока. Лошадь немедленно поскакала по тропе в лагерь, где на груди Синдра сидел ворон.

Глава сорок первая

ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК

— Монах! Эй, монах!

Брезжил бледный рассвет. Жеан лежал в главном дворе мона­стыря. Снегопад прекратился, но день обещал быть серым. Перед ним стоял

Офети. Толстый берсеркер закутался в три плаща, на нем были отличные сапоги, а мешок за плечом звякал и брякал священ­ной утварью. В бороде у викинга застряли крошки, и он жевал при­частную облатку.

— Хравн? — спросил Жеан. Ему показалось, что здесь уместнее говорить на языке северян, чем на латыни.

— Ушел, — сказал Офети, — слава Тюру. Прокрался мимо нас, словно волк. Но дверь оставил открытой, что очень любезно с его стороны. Что ты тут делал? Ты вымок до нитки. Сними сухую одеж­ду с мертвецов, а не то помрешь раньше, чем мы уйдем отсюда.

Жеану вовсе не было холодно. Рядом с ним стояла девочка, та самая, которая ждала его и глядела с ненавистью.

Офети продолжал:

— Ну давай, переоденься. Не хочу, чтобы ты умер у нас на гла­зах. И прежде чем пить вино, нюхай его. Некоторые бочонки отрав­лены, судя по тому, что случилось с отрядом Греттира.

Жеан озирался по сторонам, пытаясь понять, что случилось с ним самим.

Офети встряхнул его.

— Ну, монах, давай, пошевеливайся. Ты нужен нам еще больше, чем раньше. Получается, мы вроде как совершили подвиг во славу вашей церкви. Избавились от этих докучливых норманнов.

Бледная девочка вложила свою руку в руку Жеана. Ее ладошка по­казалась ему совсем крохотной, а пальчики — тонкими и хрупкими. Его же рука раздулась и распухла, даже болела. Тело тоже раздалось, появилось такое ощущение, будто рубаха ему тесна. Кожа на всем те­ле натянулась, стиснув мышцы. Ему казалось, что все его движения как будто чужие, как будто он отделен от собственного тела: оно слов­но марионетка, а сам он — рассеянный и пьяный кукловод.

— Разве ты ее не видишь? — спросил Жеан.

— Шлюху, которую ты обещал нам?

— Девочку. Вот же она. Маленькая девочка.

Офети огляделся по сторонам.

— Это что, очередная твоя легенда? Ладно, но лучше подожди, пока мы выберемся отсюда. Это место прямо сочится смертью, и я не хочу оставить здесь и свою жизнь.

— Девочка...

— Если доберемся до земель хордов, я куплю тебе девочку, пре­жде чем продать тебя самого. Идем! На воинах Греттира осталось полно плащей и сапог, хоть телегой вывози. Найди себе одежду и прихвати копье, если ты хоть что-то соображаешь. Пошевеливай­ся, монах. Мы еще сделаем из тебя викинга.

Девочка поглядела Жеану в лицо. Он понимал, что она ненави­дит его, однако не мог заставить себя ее прогнать. Он помнил озеро, помнил тела — мужчин и мальчиков — и Ворона. Жеан сосредото­чился на себе — он остался где-то на краю собственного созна­ния, подобный голосу, который эхо донесло из долины.

Офети погнал его к «теплому дому». Дверь была открыта, и ла­вина мертвых тел вывалилась наружу, словно язык, торчащий из черной пасти. Некоторые мертвецы были раздеты догола, некото­рые наполовину. Берсеркеры все еще продолжали стягивать с них одежду. У всех живых при себе были

сумки и мешки, нагружен­ные золотом. Сиденье стула с мощами было разбито, все золотые вставки и драгоценные камни из него выломали. Астарт натянул на себя прекрасное шелковое облачение священника, Эгил держал золотой пастушеский посох, который использовали во время бо­гослужений.

Жеан ощутил, как что-то шевелится внутри, холодная тень то­го гнева, который он уже испытывал. Теперь он был незнаком се­бе самому. Сила, бушевавшая внутри него во время похода до Сен-Мориса, покинула его, сменившись апатией и заторможенным мышлением. Он понимал, что если не сосредоточится как следу­ет на том, что находится перед ним и вокруг него — на булыжни­ках двора под ногами, на голосах викингов, — то другая реаль­ность, на пороге которой он застыл, прорвется и захлестнет его.

— Кое-что стоящее найдется и для тебя, слуга Христа, — ска­зал Эгил.

— Но-но, я теперь тоже слуга Христа, — сказал Офети. — Всего полдня ему поклоняюсь, а уже получил такую награду. Послушай­ся моего совета — помолись ему. Дело того стоит.

Офети бросил Жеану прекрасный плащ, подбитый мехом. Же­ан понюхал его. Лисица. Мех пах для него так, словно его вовсе не обрабатывали. Он ощущал сочащееся от шкуры потрясение, жи­вотный страх тех, кого поймали и убили, самок и самцов, лисят и матерых лисов. Он набросил на себя плащ.

— Эй! Да что с тобой? — Это снова был Офети. — Надо же бы­ло вытереться.

— Говорю тебе, Ворон что-то с ним сделал, — сказал Эгил. — Ты погляди на его зубы.

Офети заглянул в рот исповеднику.

— У него кровь идет, — сообщил он.

— Только вот что странно: кровь изо рта течет, а ни единого си­няка и в помине нет. Просто удивительно, — сказал Эгил. — А кто у нас мастер удивлять? Ворон.

— Ты как себя чувствуешь? — Офети положил руку монаху на плечо и заглянул в глаза. Потом покачал головой. — Похоже, ты прав, Эгил. Тут замешана магия. Но ведь он спас мне жизнь, и я спа­су его. Давайте-ка, помогите мне его одеть.

Офети с Эгилом стащили с Жеана одежду, но он и не думал сопротивляться. Затем они натянули на него вещи погибших во­инов Греттира: две рубахи, две пары штанов, отличные сапоги, набросили два плаща. Пока они проделывали все это, Жеан вспомнил, каким он недавно был: слабым, изломанным калекой. Монахи одевали его, монахи его мыли. С самого детства он полагался на заботы других людей. Странное спокойствие охвати­ло его оттого, что знакомые действия совершаются в знакомой обстановке.

Офети нахлобучил на Жеана шапку из бобра и сунул ему в руку посох с крестом. Жеан выронил посох, равнодушно глядя, как тот падает на землю.

— Ладно, тогда я сам возьму. Пригодится, пока не дойдем до до­ма, — заметил Офети. — А ты настоящий хитрец, монах, что такое придумал. — Он поглядел в лицо Жеана, но не прочел на нем ни единой мысли. — То есть был хитрецом. Тебя знобит. Хороший знак. Так часто бывает, когда тело начинает отогреваться.

Викинги нагрузили поклажей всех лошадей, каких удалось най­ти. Все они надели по три — по четыре плаща, меховые шапки и да­же перчатки.

— Надо сказать о Греттире, — произнес Астарт, — он был хо­роший конунг, щедро дарил кольца. Только взгляните на это бо­гатство.